Анжелика в Квебеке. Часть 7. Сад губернатора - читать онлайн

Вскоре после Сретения по окончании большой мессы господин губернатор решил отправиться в свой сад. «Со всеми женщинами» — как говорится в песне. Стояла чудная ясная погода. Был именно тот период зимы, когда дни становились настолько светлыми и безмятежными, что ни одно облачко не омрачило их за три недели. Свита, поднимавшаяся от собора, прошла мимо замка Святого Людовика и пересекла Оружейную площадь, чуть выше она достигла сада, изображенного г-ном Монмани, вторым губернатором Новой Франции, и в аллеях которого любил гулять г-н де Фронтенак, представляя себя Людовиком XIV в Версале. При всем различии…

Однако что касается красоты и изящества дам, статности к живости кавалеров, богатства их одеяний, их плащей, накидок и шуб, их муфт и шапок, украшенных перьями, их сапог, выполненных по индейским образцам и придававших им роскошный вид, то двор губернатора стоил двора самого Короля-Солнца. Мужчины благородного происхождения носили шпаги. Некоторые, как Виль д'Аврэй, рукой в перчатке на меху опирались на трость с набалдашником из золота или слоновой кости.

Дорога вилась между двумя небольшими смежными стенами и была не столь величественна, как посыпанные песком аллеи между королевскими клумбами, что придавало меньше уверенности благородному шествию, но не умаляло избранной им цели и приподнятого настроения.

Таков был канадский двор.

Также и сад губернатора, который был разбит по французскому плану и сохранил известную строгость форм благодаря лабиринту из подстриженного мха. Лабиринт этот должен был придавать саду облик Версаля в миниатюре, но вся торжественность улетучивалась при приближении к гордости Фронтенака — грядке с капустой. Фронтенак утверждал, что запасов капусты хватает на всю зиму, ведь он приказал посадить не одну межу. С первыми морозами капусту срезали, переворачивали и укладывали в борозды, так она и хранилась под снегом. Время от времени повар посылал своих помощников пополнить запасы.

В этот февральский день почти все высшее общество Квебека сопровождало губернатора на прогулке: офицеры, советники, дворяне и торговцы, молодые юноши и девушки, а также их родственники и даже несколько детей.

Сначала все восхищались прелестным мхом, припорошенным снегом, затем размерами капустной грядки.

— Горизонты Версаля более возбуждающи, не правда ли? — за спиной Анжелики послышался голос де ла Ферте. Мороз сделал немного ярче красные прожилки на его носу. Воистину резкое северное солнце только вредило заядлым пьяницам, выставляя напоказ склонность их кожи к покраснению.

— Горизонты Версаля очень красивы, но и эти очаровательны, — возразила Анжелика, показывая на бескрайнюю белую пустыню, открывавшуюся с высоты утеса.

— Фу! Дикость! Настоящее изгнание для женщины, с которой весь Версаль не спускал глаз.

— Для вас это тоже изгнание, господин де ла Ферте. Ведь вы вынуждены скрывать свою гордыню под бесцветной маской.

— Это временные трудности, вы это знаете. А пока суд да дело, вы могли бы поразмышлять над моими предложениями.

— Какими же?

— Мы могли бы развлекаться вместе.

— Но мне кажется, что мы уже обсудили этот вопрос.

— Лично меня он волнует по-прежнему,

— Вы повторяетесь, — она отошла в сторону.

Спесь Вивонна была не способна сопротивляться атмосфере Канады. Она намного уменьшилась и потускнела; так неблагородный металл не способен противостоять воздействию природных сил. Лишенный почестей, лести, интриг, того ореола, которым окружала его слава сестры и дружеское расположение короля, отстраненный от обязанностей адмирала королевских галер, которые он выполнял не без успеха, оставшись не у дел, перебирая в уме свои тревоги и тщетно пытаясь найти в себе силы, чтобы бороться, он старел. Он знал с самого начала, что он будет скучать, но чтобы он страдал! И ведь ничего бы не произошло, если бы не этот печальный сюрприз» появление Анжелики!

Без нее жизнь была бы сносной. Но она мешала ему забыть. Она пробуждала в нем угрызения совести, и его снова начали мучить сновидения.

Просыпаясь каждое утро, он говорил себе: «Она здесь, в городе. Самая красивая женщина». И этого было достаточно, чтобы маленький, скучный городок стал средоточием любовных похождении, заставлявших его дрожать от нетерпения и ожидания, тем сильнее выводивших его из себя, чем яснее он понимал, что ничего не произойдет между ними, ничего и никогда. Ее присутствие было для него столь же бессмысленно, как вид привидения, отгороженного стеклом. После каждой встречи с ней у него оставалось тягостное, раздражающее чувство. Он повторял себе, что при следующей встрече он скажет ей то и это, что, конечно, ранит ее, и он будет отомщен.

Группки рассеялись по аллеям, многие отправились осматривать лабиринт из мха, который по указанию Фронтенака солдаты расчищали так часто, как это было необходимо. Будучи осторожным и держась в стороне от ханжеских и набожных ушей, Виль д'Аврэй рассказывал легкомысленные истории. Рядом с ним г-жа де Меркувиль сообщала друзьям о своей победе: г-н Гобер уступил ей и назвал имена пленных англичан, знавших секрет растительных красителей для шерсти. Сейчас эти пленные работали в деревне Юран, но если бы можно было привезти их в город и использовать их труд и знания, то Канада больше не нуждалась бы в тканях, импортируемых из Франции. Ну а пока можно ткать лен, ведь уже собран первый урожай на берегах Святого Лаврентия. Столяры уже работали над ткацкими станками по образцу, привезенному из Ониса. Куй железо, пока горячо… Г-н де Пейрак, г-н де Фронтенак и интендант Карлон беседовали о залежах смолы и поташа. Беранжер Тардье де ла Водьер с присущей ей наивностью не пыталась скрыть, что она сделает все возможное, чтобы покорить сердце графа де Пейрака. Ее детская мордашка выглядывала из-под большого, отделанного мехом капюшона, но Анжелика с удовлетворением отметила, что носик очаровательной дамы слегка покраснел. Пожалуй, не стоит пока сообщать ей рецепт компрессов из лимонной мяты и померанца, решила Анжелика. Сама же она делала эти компрессы после каждой прогулки.

Г-н де Бардань сопровождал г-жу Обур де Лонгшон, женщину с мягким характером, воспитанную и прекрасно эрудированную. Она была правой рукой г-жи де Меркувиль в церковном братстве «Святого Семейства». В ее обществе посланник короля, по-видимому, искал утешения, успокоительного лекарства от незаживающей любовной раны. Он издали холодно поприветствовал Анжелику, но не подошел к ней. Шевалье де Ломени, казалось, тоже умышленно увильнул от встречи с ней, что ее немного огорчило. Поскольку все ее галантные кавалеры были с ней холодны, Анжелика оказалась в обществе г-на Гобер де ла Меллуаз. Она относилась к нему предвзято, так как знала, что перчатки, которые он носит, выделывает из птичьей кожи знахарь из Нижнего города. Но благодаря ему она была избавлена от присутствия Вивонна.

Два капитана-индейца, Юрон и Альгонкен, присоединились к свите, покуривая и разглагольствуя на своем языке с г-ном де Лабиньером и бароном Модрей.

Пиксаретт щеголял в своем красном английском одеянии с золотым шитьем, в шляпе с полями, украшенной плетеной тесьмой и перьями; мокасины, дополняющие его наряд, не мешали ему вышагивать с гордым видом. Никогда еще его пребывание в Квебеке не было столь долгим, а прекрасные леса в Нарангасетте оставлены им без внимания.

Здесь же были и старшие дочери г-жи де Меркувиль и г-жи ле Башуа. Молодые люди — Флоримон, Анн-Франсуа, Кантор и их друзья — забавлялись тем, что пытались отвлечь юных дев от ухаживаний попутчиков герцога де ла Ферте, Мартена д'Аржантейля и барона Бессара. Со стороны последнего попытки ухаживать и завладеть вниманием молоденьких канадских барышень были всего лишь привычной галантностью Затем пришлось вмешаться и разнять двух собак: агрессивного дога г-на де Шамбли-Монтобана и смирного пса аббата Дорена.

Преподобный отец Мобеж и священник г-н Дажне были поглощены дискуссией об ирокезских миссиях. Там же присутствовал вдовствующий доктор и торговец Базиль со своими двумя дочерьми и приказчиком.

Г-жа ле Башуа многих одаривала своей милостью, во сейчас, похоже, титул штатного любовника получил г-н Герен, один из первых городских советников, именно ему досталась пальма первенства. Он же не мог прийти в себя от изумления. Поддерживая г-жу ле Башуа одной рукой, другую он чуть приподнял, как бы желая представить свою даму всей честной компании со словами: «Не правда ли, она восхитительна!» Его жена, г-жа Герен, была увлечена беседой с г-жой де Меркувиль. Они говорили о ткацких станках и о необходимости заставлять работать женщин, от работы отлынивающих. Г-жа Герен, женщина приветливая и доброжелательная, не казалась озабоченной сверх меры по поводу того, что ей так открыто «наставили рога». В силу привычки или же устоявшегося мнения, но в Квебеке адюльтер с г-жой Башуа не ставил под угрозу честь дамы и мир в ее семье. Гораздо больше беспокойства вызывало ее пренебрежение к вам. Понравиться госпоже Башуа значило заручиться свидетельством в своей неотразимой мужской силе. У нее всегда был постоянный круг поклонников, и даже сейчас несколько молодых и не очень молодых мужчин смеялись ее шуткам, грелись в лучистом сиянии, исходившем от ее веселого и румяного личика Анжелика не могла помешать себе издали наблюдать за уловками Беранжер-Эме де ла Водьер; в то же время она отдавала должное Жоффрею, который оказывал ветреной молодой женщине ровно столько внимания, сколько и остальным особам, пытавшимся добиться его расположения. Она не упрекала его за то, что он галантен в обращении с изящными молодыми дамами. Он всегда был таким. Он был таким даже с Амбруазиной, но только до того дня, когда он нанес ей удар своими ужасными словами и она была обречена.

Он был любезен со всеми женщинами, молодыми и старыми, красавицами и дурнушками, но сам выбор объектов внимания и поклонения ослаблял опасения недоверчивого сердца.

Например, он не отходил от г-жи Башуа, ухаживал за г-жой де Бомон и в то же время внимательно прислушивался к рассуждениям г-жи де Меркувиль о ткацких станках. Г-жа Беранжер, похоже, забавляла его, но он не проявлял к ней чрезмерной снисходительности.

Скорее, она могла бы упрекнуть его за прилив нежности по отношению к восхитительной г-же де Бомон, но ведь ей уже за пятьдесят…

Даже с Сабиной де Кастель-Моржа его отношения зашли не дальше обычной вежливости, и ничего не изменилось в его поведении после того, как он узнал, что она была племянницей его бывшей любовницы Карменситы. Было ли разумно со стороны Анжелики ревновать его? Было очевидно, что г-жа де Кастель-Моржа пожирает его своими черными глазами. После того, как она перестала краситься кстати и некстати, стало ясно, что она умеет быть красивой. Ее белая кожа с удивительным золотистым оттенком компенсировала некоторую ассиметричность ее лица. Казалось, граф уделял ей не больше внимания, чем г-же де Беранжер. Кто же действительно причинял иногда беспокойство Анжелике, так это краснолицая г-жа ле Башуа, которую Полька называла пройдохой. Но у нее был свой неповторимый шарм. Над ее выходками можно было смеяться, осуждать их или не обращать на них внимания, но совершенно очевидно, что ее темперамент возбуждал любовный аппетит, что не могло не нравиться опытным мужчинам. Был ли Жоффрей щепетилен в любви? Он любил женщин, которые заставляли его смеяться.

В один прекрасный день г-жа де Башуа и Полька предстали перед Анжеликой. С другой стороны, в отношении себя Анжелика не сомневалась в порядочности этих двух женщин и доверяла им. Хотя любящему сердцу свойственно ошибаться. Когда Анжелика закончила свою «опись» возможных соперниц, то оказалось, что по той или иной причине не заслуживает доверия ни одна из дам в Квебеке. Она оказалась в глупом положении.

В Квебеке можно было шутить, ухаживать, любезничать, но все время оставаться в рамках благоразумия. С другой стороны, Виль д'Аврэй говорил, что Квебек — город, созданный для восхитительных адюльтеров. Тем более восхитительных, что сотни глаз упорно следили за ними.

Но, были ли они, эти любовные интрижки? Вопрос этот витал в воздухе, кружился легким флером между гуляющими по саду парами. С этими французами никогда нельзя быть уверенным в том, что улыбка, пожатие руки, нежный взгляд

— всего лишь учтивые знаки внимания, а не скрытый и многообещающий предлог к любовному свиданию.

Так ли уж был не прав преподобный Коттон Матте де Бостон, этот пуританин, которого неотступно преследовал дьявол, рыщущий в его пастве? Во время их первой встречи в Голдсборо Анжелика осудила его за чрезмерную фанатичность, за пренебрежительное непонимание всех тонкостей французского характера, гораздо более доброжелательного, чем может представить себе иностранец. Теперь же она сама сомневалась во всем. Овеваемый легким, девственным ветерком, Мон-Кармель купался в лучах небесного сияния. Сияние это навевало мысли о вратах небесных и, казалось, отпускало все грехи и делала добродетельным и невинным желание счастья.

Но какого счастья?

Как бы там ни было, в это февральское утро милое квебекское общество, любуясь садом, клумбами и капустными грядками г-на губернатора, воодушевлялось мыслями о возвышенной и непорочной любви.

Розовато-голубое небо было подернуто светло-сиреневой пеленой, а причудливое переплетение веток, тонких, как паутина, искрилось на солнце тысячами алмазных огоньков.

Стволы вязов и кленов в саду были серебристо-фиолетовыми и прекрасно сочетались с более насыщенными по цвету тенями на снегу. На противоположном берегу Святого Лаврентия просматривался новый купол приходской церкви Леви и другой, поменьше, на склоне горы Лозон, задевающий за небо своими металлическими крестами.

Пройдя весь сад, компания распределилась вдоль дорожки, огибающей Алмазный мыс и проходящей рядом с деревянным редутом, сооруженным на повороте реки вверх по течению и охраняющим пороховой склад, построенный на склоне горы. В свое время губернаторы решили удалить склад от города и наполовину запрятать его в землю.

Эта прогулка по окрестностям возбуждала кровь. Алмазный Мыс откликался эхом голосов и смеха.

Невдалеке слышался плач ручейка в футляре из ледышек, а склоненные над ним ветки плакучей ивы отливали бледным золотом и коралловым светом.

Направо возвышался огромный крест, рядом с виселицей для осужденных, что придавало Мон-Кармелю вид Голгофы. Полет черных птиц в холодном небе только усилил бы мрачное впечатление, если бы не мельница, мирно вращающая своими Крыльями. Милое простодушие природы искупало следы зловещего присутствия человека.

Когда все дошли до конца Алмазного мыса, граф де Ломени взял Онорину под руку и отвел ее на край прибрежной скалы. Склонившись к ней, он рассказывал, что там, вверх по течению Святого Лаврентия, в нескольких лье отсюда, есть маленькая речушка, называемая Ла Шодьер. В прошлом году, покидая Квебек, г-н де Ломени пригласил м-ль Онорину посетить его порт Вапассу. Помнит ли она еще об этом? Маленькие глазки Онорины обозревали бесконечную белую пустыню; от острова Орлеан, прикрывавшего узкое ущелье на севере, вдоль горизонта и вновь к раскинувшемуся пейзажу на юге. Было видно, что она изо всех сил старается скрыть свое удовлетворение. Благодаря географическим познаниям г-на Ломени с ее души свалился тяжелый камень. Так, значит, думала она, можно найти дорогу и добраться до Вапассу. После возвращения этого обжоры Вольверина ее охватила ностальгия при мысли о ее медвежонке Ланселоте. Корабли ее отца были пленниками в застывших водах Святого Лаврентия, и, подняв голову, она в который раз позавидовала птицам, кружащимся в небе. Какой же способ найти, чтобы скрыться из Квебека?

— А нельзя ли поехать на санях по Шодьер? — спросила она. — Уже сейчас?

— Можно, — ответил он, — но в разгар зимы это тяжелая экспедиция. Вы, как опытная путешественница, должны это понимать. Помните, в каком плачевном виде был я и мои попутчики, когда наконец-то добрались до форта. К счастью, вы прекрасно за нами ухаживали.

— Да, да, — кивнула головой Онорина.

— Лучше дождаться прихода весны и отправиться в путь, — заверил г-н де Ломени. — Зима не любит нетерпеливых. И потом, вы прекрасно себя чувствуете в нашем обществе, не правда ли? — Мальтийский рыцарь казался счастлив тем, что вызвал у своей дамы улыбку, немного снисходительную, но в целом одобряющую. С высоты просматривалась вся река со следами саней между маяками. Столпотворение людей и повозок на обоих берегах напоминало муравейник. Прокурор Тардье де ла Водьер нахмурил свои красивые брови молодого греческого бога.

— Насколько я знаю, сегодня не рыночный день. Откуда это оживление? Весь город собрался. Когда же эти люди работают?

— Сегодня день Святой Агаты, — ответил ему Виль д'Аврэй. — По праздникам все гуляют.

От одного вида этой веселой ярмарки у прокурора разыгралась изжога. Затем он взял под руку г-на де Фронтенака и заставил его выслушивать свои рассуждения по поводу того невыносимого скандала, этих домишек, этой кучи грязных лачуг, примостившихся на прибрежной скале. Эта свалка, по его словам, скоро распространится до самого форта! Колченогие, деревянные, насквозь прогнившие сооружения, а над ними — логово колдуна, да, да, ему рассказывали, оно и так-то еле держится, а под тяжестью льда оно обрушится в один прекрасный день.

— Неужели вас не беспокоят ни дым, ни тошнотворные запахи, которые поднимаются от этой клоаки?

— Нет, — ответил Фронтенак.

— Но г-жа де Кастель-Моржа, которая живет под вашей крышей, жаловалась мне, что она этого не может вынести.

— Она всегда жалуется.

По возвращении в саду там и здесь образовались новые группы. За небольшой рощицей решили немного согреться а выпить по глоточку водки, скрытно, прямо из фляги.

В аллеях лабиринта, между двумя сугробами Виль д'Аврэй уединился для беседы со своим другом, г-ном Гарро д'Антремоном, лейтенантом полиции. Вскоре он покинул его и подошел к Анжелике с загадочным видом.

— Г-н Гарро д'Антремон хотел бы поговорить с вами наедине.

— Со мной?

— Да. Только не отказывайтесь, прошу вас. Вы же знаете, как он мне дорог.

Виль д'Аврэй любил напустить тумана в свои «дружеские отношения» с мужчинами или женщинами. Это была его мания.

Он предоставлял своим смущенным собеседникам самим разобраться в причинах. В данном случае Гарро д'Антремон, которого Полька называла «Ворчун», строгий буржуа, приземистый, всегда одетый в темных тонах, в общении с людьми непринужденный, не должен был давать повод заподозрить его в идиллических отношениях с элегантным маркизом. Но тот настаивал, ему хотелось, чтобы Анжелика уступила просьбе д'Антремона.

— Это очаровательный человек, эрудит.

Видя ее колебания, он уверял ее, что поводов для беспокойства нет. Она должна это понять.

— Он, конечно, робок и долго колебался, прежде чем заговорить с вами, ведь по роду своей профессии он должен являться в ваш дом неожиданно, средь бела дня, — говорил Виль д'Аврэй. — Поэтому он обратился к помощи опытного соблазнителя.

— Но что он от меня хочет, этот лейтенант?

— Он вам сам об этом скажет. — Делая вид, что он не понимает истинных причин ее колебаний, он воскликнул:

— Речь идет не об ухаживании, он не из таких. Просто он хочет получить от вас некоторые сведения.

— По какому вопросу?

— Я не знаю. Но я уверен, что это простая формальность.

— Не лучше ли будет, если он поговорит с моим мужем?

— Да нет же! С вами! С вами! Что происходит, Анжелика? Я не узнаю вас. Чего вы боитесь?

Анжелике было трудно объяснить ему, что за годы своего существования ее отношения с полицией и ее представителями приобрели уклончивый характер.

Этот вызов по повестке — именно так она расценила просьбу Гарро д'Антремона — не сулил ей ничего хорошего. Она сделала еще несколько шагов, чтобы дать себе время на размышление.

Природа вдруг поменялась в лице. Черная пелена затянула яркий и чистый свет. Что происходит? Анжелика задыхалась. Все было так хорошо, все были милы и приветливы, во всем царила гармония. То, что могло принести огорчения, повернулось к лучшему. Зима раскрылась в роли очаровательного союзника, преподносящего счастливые сюрпризы. И та особая задушевная дрожь, предвестник любви, потихоньку завладевала всеми существами и преобразовывала их без их ведома. И вот… Все очарование разбилось как хрупкий бокал. Никогда нельзя быть спокойной.

— Почему ты так сильно сжимаешь мою руку, мама? — спросила Онорнна.

Виль д'Аврэй шел вслед за ними. Он был огорчен. Он не понимал, почему Анжелика не столь предупредительна и не хочет доставить ему удовольствие. Подорвать уважение к нему в глазах Гарро д'Антремона. Доказать, как мало у него, Виль д'Аврэя, друзей в Квебеке, как мало он значит в обществе! После всего, что он перенес, его ждало еще одно разочарование! Что ее пугает в этом милом человеке?

— О чем идет речь?

— Я не знаю, — простонал он.

Но она заметила холодный проблеск в его испытующем взгляде и поняла, что он догадывался, хотя и не знал наверняка, о чем будет с ней беседовать лейтенант полиции.

«Смотри, дружище, если ты впутаешь меня в неприятную историю, ты мне за это заплатишь», — подумала она.

— Я уверен, тут ничего серьезного, — заявил он, пошире открыв свои наивные глаза.

— Хорошо, — решилась она. — Предупредите господина Гарро, что я увижусь с ним, когда ему будет угодно. Но запомните, что я делаю это исключительно из расположения к вам.

Виль д'Аврэй, слишком дороживший успехом своей дипломатической миссии, искренне поцеловал ее руку.

Он ушел, петляя по лабиринту в поисках Гарро. Немного погодя он вернулся совершенно счастливый, чтобы сообщить ей время и место встречи. Чтобы не отвлекать г-жу де Пейрак от ее дневных забот и развлечений, г-н д'Антремон предлагал встретиться через час после прогулки в своем кабинете на улице Превоте. Он сейчас же отправляется туда и будет ждать ее. Это в двух шагах отсюда. Лучше побыстрее закончить с этим.

Г-жа де Меркувиль пригласила Онорину поиграть до вечерни вместе со своими девочками. Чтобы согреться, детям додадут горячий шоколад, а потом они поиграют около огня под присмотром Перрины. У одного из мальчиков Меркувиль была деревянная лошадь-качалка, которую Онорина очень любила. И она с радостью отправилась вместе с детьми.

***

Путь от Оружейной площади не был долгим. Слева открывалась Большая Аллея, а напротив старинного дома г-жи де ла Пелтри возвышались здания Сенешальства. Там часто заседали члены Независимого Совета. И именно здесь вершили правосудие лейтенант гражданской и криминальной полиции и прокурор. Г-н Массе, королевский дворецкий, бывал здесь редко, он предпочитал свое поместье в Сен-Сирилл. Свои апартаменты во Дворце правосудия он уступил г-ну д'Антремону.

Стражник провел Анжелику в кабинет, затянутый темным гобеленом. Окна выходили на улицу, и в этот послеполуденный час только задние стены домов были освещены солнцем.

Часть комнаты была занята полками с переплетенными книгами. Ни одной картины, за исключением портрета короля, почти такого же темного, как и гобелен. Над большим письменным столом в орнаменте из позолоченной бронзы — гербовый щит с изображением фамильного герба семьи лейтенанта гражданской и криминальной полиции: серебристый кабан, под ним — жерла орудий и три скрещенных меча зеленого цвета.

Ожидая лейтенанта полиции, Анжелика предавалась размышлениям о сходствах между гербовой символикой и характером и внешностью человека: «Черный кабан среди зеленых наконечников». Это бы тоже подошло.

Анжелике совсем не улыбалось очутиться в подобном месте. Она села спиной к окну в кресло с жесткой спинкой и подлокотниками с завитками. Кресло, по-видимому, должно было служить расслабляющим фактором во время допросов. Устраиваясь поудобнее, она заметила на столе лейтенанта полиции два толстых тома, и, как только она их узнала, она поняла, почему глава юстиции Канады захотел поговорить с ней наедине. Предостережения колдуньи Гильометы должны бы были помочь ей предвидеть затруднения подобного толка. Одним из томов был «Трактат о ведьмах» Жана Бодена. Вторым была эта страшная книга «Молот ведьм». Вот уже почти два столетия эти книги верно служили инквизиторам, католикам и протестантам, помогая им подкреплять свои обвинения против колдунов. Написанный в 1484 году «возлюбленными сыновьями» Папы Иннокентия преподобными Шпренгером и Крамером, один из которых был доминиканцем, второй труд представлял собой кодекс для судей, дававший возможность распознать магов и демонов.

Там были записаны не только способы изгнания ведьм и колдунов, но и лучшие практические методы, как заставить их признать свои преступления. В действительности же это было собрание жестоких бессмыслиц, которое, однако, служило руководством по «борьбе с ведьмами».

Все, кого клевета или доносы вынудили предстать перед Святым судом, чувствовали себя пропащими, как только судьи погружались в изучение этих трудов. В их репутации было больше от козней дьявола, чем от благословения Церкви.

Однако Анжелика успокоилась, узнав тему беседы. По-видимому, г-н д'Антремон от кого-нибудь слышал о ее деятельности по уходу за больными.

Закладка подчеркивала фразу на открытой странице «Молота ведьм», она наклонилась и прочитала: «Когда женщина размышляет в одиночестве, она имеет злой умысел…» Подобная аксиома заставила ее улыбнуться, и этой улыбкой был любезнейшим образом встречен лейтенант полиции, появившийся через дверь, скрытую в стене. Сразу же бросилось в глаза его смущение. Он попросил ее сесть и сел сам, затем начал уверять, что не знает, как отблагодарить ее за отзывчивость. Тем более что речь-то идет о пустяках. Но он подумал, что она могла бы оказать ему большую услугу в том деликатном расследовании, которое он ведет.

— Я вас слушаю. — Она была удивлена, Поколебавшись и бросив взгляд на сатанинские книги, как бы подчеркнув в них одобрение, отложив в сторону отточенное перо, лейтенант полиции наконец решился;

— Мадам, не будете ли вы так любезны рассказать мне все, что вы знаете о графе де Варанже?

Анжелика пребывала в нерешительности. Это имя ей ничего не сказало, хотя показалось ей знакомым.

— Граф де Варанж, — повторила она задумчиво. — А я знала этого господина?

— Без сомнения, — заключил он.

— Простите меня, я не понимаю, о ком идет речь. В Квебеке меня представили большому количеству людей.

— Вы встречались с ним не в Квебеке.

— А где же?

— В Тадуссаке.

— Тадуссак!

Она ничего не понимала.

— Во время нашего приезда в ноябре?

И вдруг всплыло воспоминание, как труп всплывает из темной воды. И речь шла действительно о трупе с камнем на шее, которого люди графа де Пейрака под неистовые крики морских птиц бросили в воду темной туманной ночью.

Граф де Варанж! Человек, который заманил их в ловушку и которого она убила одним выстрелом в тот момент, когда он бросился на Жоффрея.

Анжелика бросила на г-на д'Антремона неуверенный взгляд.

— Тадуссак! Это было так давно, что я успела забыть.

Г-н д'Антремон откинулся на спинку своего кресла. Было видно, что он относился к обсуждаемому вопросу гораздо спокойнее. Он объяснил ей, что граф де Варанж прибыл в Квебек четыре или пять лет тому назад, чтобы принять дела у интенданта Карлона и заняться казначейством. По правде говоря, он был ссыльным, одним из тех, кому удается избежать Бастилии и более позорных приговоров благодаря своим связям и укрыться в Канаде. Что нисколько не упрощало работу лейтенанта полиции.

— Я вас понимаю.

До недавнего времени г-н де Варанж, человек скрытный, но имевший покровителей в высших сферах, не доставлял ему неприятностей. Его так мало видели в Квебеке, что с ноября никто не обратил внимания на его исчезновение.

— Исчезновение?

Лишь в середине января благодаря г-же де Кастель-Моржа он был предупрежден об этом. У Анжелики промелькнула веселая мысль: «Ну уж эта-то опять попала в историю!». Г-н де Варанж жил немного в стороне, за Большой Аллеей, вместе с конюхом, лакеем и двумя маленькими савоярами, которых он привез с собой из Франции. Они помогали ему в конюшне и на кухне.

— Господин и госпожа де Кастель-Моржа были его самыми близкими соседями. После… обстрела, — д'Антремон стыдливо опустил глаза, — они уехали в свой замок Сен-Луи. Однако г-жа де Кастель-Моржа часто приезжала в свой старый дом, чтобы проследить, как идут работы по ремонту и защите от снега уцелевшей части дома. Именно в один из своих приездов она обнаружила двух заброшенных лакеев-савояров. Со дня исчезновения своего хозяина и слуг дети скитались, живя мелкими кражами и милостынями. Покинутые всеми, они спали в доме, на кухне, прижавшись друг к другу, разводя огонь в очаге.

— Госпожа де Кастель-Моржа занялась судьбой этих детей и предупредила о случившемся прокурора Тардье де ла Водьера, который передал дело мне. После расследования я установил, что в Квебеке никто не видел пропавшего с середины ноября.

Лейтенант полиции умолк, ожидая от Анжелики размышления по данному вопросу, но она не произнесла ни слова. Тогда он продолжил:

— Я установил, что его видели на борту большой лодки, которая отправлялась в Тадуссак. Далее след его и его слуги пропадает.

— Быть может, он утонул по дороге?

— Но тогда после того, как он достиг Тадуссака, так как господин де Виль д'Аврэй рассказал мне, что встретился с ним во время вашей остановки в Тадуссаке.

«Это не правда!» — чуть было не возразила Анжелика. Она-то знала, что, когда их корабль бросил свой якорь на рейде первого французского поста на Святом Лаврентии, Де Варанж был уже мертв. Она сдержалась в надежде, что ее порыв не был замечен полицейским. — Вы уверены, что его не было на вашем корабле? — настаивал он.

— Насколько мне известно — нет.

Немного помолчав, она решила повернуть его мысль в другом направлении:

— А вы не разговаривали с моим мужем? Возможно, он будет вам более полезен, если только этот пресловутый граф де Варанж встречался с ним.

— Я это сделаю. Но сначала я хотел поговорить с вами.

— Но почему?

Обдумывая свой очередной ход, он состроил гримасу, которая не украсила его и без того невыразительное лицо.

— Очень уж это странное дело. Представьте себе, мадам, что во время расследования некто приходит ко мне и открыто заявляет:

«Графа де Варанжа убила госпожа де Пейрак, я это знаю из надежного источника».

— Кто? — воскликнула Анжелика. — Кто вам мог это сказать? — Ее бледность и гнев могли быть отнесены на счет благородного возмущения.

— Граф де Сент-Эдм.

— Граф де Сент-Эдм! Но как…

Она чуть было не сказала: «Но как он узнал?», — но вовремя спохватилась.

— …Граф де Сент-Эдм! Но кто это? Ах да, этот старик, который сопровождает г-на де ла Ферте. Какая муха его укусила, почему он клевещет на людей? Я едва с ним знакома, мы обменялись фразами, и только. Он сошел с ума.

Гарро смотрел на нее, но взгляд его решительно ничего не выражал. «Несчастья — вечные гримасы судьбы», — в ярости подумала она. Взяв себя в руки, она решила, что никто не сможет сломить Жоффрея. Его верные друзья были ему надежной защитой, они, конечно, будут молчать. Один за всех, все за одного. Гарро д'Антремон ничего не сможет доказать, как бы ловко он ни действовал.

Может, он уже понял это?

Внезапно он поблагодарил ее, извинился, что задержал из-за таких грустных разговоров, но уж очень странное это дело.

— Г-н де Сент-Эдм рассказал вам, откуда у него столь странные сведения?

Лейтенант признал, что нет, и еще раз извинился перед ней. Анжелика не доверяла его извинениям. Красноватое непривлекательное лицо не могло сочетаться с утонченным умом, но Анжелика никогда не принимала желаемое за действительное. Тусклые взгляды, леность мысли, внезапные отказы не убеждали ее. Г-н Гарро д'Антремон шел по следу, чутье его не обманывало.

Оба они попытались разрушить возникшее напряжение, тем более что для него не было больше оснований. Уходя, Анжелика еще раз бросила взгляд на два толстых трактата о ведьмах на письменном столе. Разговор даже не коснулся этой темы.

— Г-н д'Антремон, вы настолько увлекаетесь магией, что тратите свое время на чтение подобных произведений?

Лейтенант полиции как раз огибал стол, чтобы проводить Анжелику, и был немного смущен тем, на что она ему указала.

— По правде говоря — нет! Я слишком мало искушен в этом виде наук. Но я вынужден заняться ими: из Парижа меня уведомили, что такие преступления, как колдовство и волшебство, участились и необходимо обратить на них внимание здесь, в Новой Франции. Г-н де ла Рейни прислал мне эти книги, чтобы я изучил их и смог более четко судить о тех случаях, которые будут предоставлены мне на рассмотрение. Признаюсь, что я бы предпочел, чтобы делами подобного рода занимался епископ, но церковные трибуналы больше не правомочны. Инквизиция слишком злоупотребляла своей властью, следствием этого явилось большое число убитых и отравленных, сейчас же правосудие в мирских руках.

Он взял со стола исписанный лист.

— Посмотрите! Это доклад, который я получил летом. В Париже более трехсот аптек находятся на подозрении в колдовстве, их деятельность влечет за собой смерть. Туда обращаются разные люди, чтобы получить орудие убийства. И убивают, перерезают горло, отравляют, приносят в жертву, просто безумие! И как раз к делу об исчезновении г-на де Варанжа добавилось ужасное преступление, связанное с магией. Серьезность этого преступления не идет ни в какое сравнение с обвинениями в колдовстве, наводящем порчу на животных, время от времени такое еще случается в деревнях. Я не хотел бы вдаваться в детали, я и так уже вам надоел, но поскольку вы заговорили об этом первой, я хочу, чтобы вы поняли, почему в этой истории с исчезновением все мне кажется странным. Чем больше я тяну за ниточку, тем ужаснее разоблачения и открытия. По-видимому, граф де Варанж занимался черной магией. Незадолго до своего отъезда в своем доме, в двух шагах от резиденции судьи, он занимался тем, что призывал к помощи дьяволов, устроив ужасное представление. Маленькие савояры ничего толком не смогли рассказать, они что-то лепетали и показались мне совершенно дебильными. А вот кучер, сбежавший и укрывшийся у дикарей, поведал одному из посетителей приходской церкви, что он удрал от страха. Он рассказал, что в одну из ночей граф заколдовал магическое зеркало и беседовал со жрицей дьявола, которую он к осени ждал в Квебеке. Он хотел знать о ее местонахождении и о совместных планах. Для успеха этой магической операции была принесена в жертву собака. Ее распяли живой, вспороли ей живот, вынули желчь и, — Гарро бросил взгляд на листок бумаги, — кровь ее текла на распятие. Вот так! Мне удалось задержать мальчика, который доставал собаку. Соседи слышали завывание и видели жуткий разгром, но поскольку жилище находится в отдалении от других домов…

— Но это ужасно! — сказала Анжелика и спросила себя: «Не Амбруазину ли он видел в магическом зеркале? Ту самую Амбруазину, которая должна была встретиться с ним в Квебеке после того, как с нами будет покончено».

— Что же еще он увидел в этом зеркале, что подтолкнуло его к поездке в Тадуссак? — продолжал лейтенант. — Вот почему он хотел поговорить с госпожой де Пейрак: вдруг, будучи в Тадуссаке, она видела или слышала что-либо.

Анжелика содрогнулась, услышав это «что-либо».

— Господь хранит меня от подобных мерзких людишек, — с жаром ответила она. — Не понимаю, почему вы так огорчены его исчезновением. Напротив, вы должны бы были поздравить себя, что он испарился, как ядовитый дурман.

— Я нисколько не огорчен…

Гарро д'Антремон принял высокомерный вид.

— Я нисколько не огорчен, мадам, но я являюсь лейтенантом полиции. Этот человек исчез. Мой долг — узнать, что с ним произошло, раскрыть преступление и наказать виновных. Хотя исчезновение г-на де Варанжа носит сомнительный характер, каким бы приспешником дьявола он ни оказался, я должен найти убийц, если он был убит.

Эти последние слова он произнес с особой решительностью. Анжелике сразу вспомнилось мнение Польки: «Он неплохой малый, этот ворчун! Но он человек принципов, а такие очень опасны».

Несмотря на заключительную «перепалку», они расстались почти хорошими друзьями.

***

Черный раб Куасси-Ба ждал ее, сидя на ступеньках. Он поднял к ней свое закутанное лицо, она посмотрела на него, на залитые светом горы вдали и снова ощутила всю красоту, окружавшую ее: Новый Свет, свобода… Она вздохнула.

— Ничего серьезного, — ответила она на молчаливый вопрос верного друга. — Но мне хотелось бы немного прогуляться. Возвращайся в Монтиньи, к графу.

Успокоенный, черный великан покинул ее.

Повернув за угол дома г-жи де Пельтри, Анжелика вышла на улицу Парлуа и направилась по дорожке, огибавшей монастырский парк. Своей юбкой она поднимала пушистый снег, и, кружась в воздухе, золотые снежинки медленно опускались на землю. Все вокруг сверкало, кусты и деревья вдоль дороги казались стеклянными. Вдали звонил колокол. Снег поскрипывал под ногами. Временами она останавливалась. Сейчас ее не волновало то, что Гарро узнает правду, он ничего не сможет доказать. Самым ужасным в этой истории была судьба двух маленьких савояров, слуг этого отвратительного г-на де Варанжа. Анжелике приходилось сталкиваться с так называемыми «отбросами парижского общества», и она прекрасно представляла себе этих двух детишек. Маленькие трубочисты со своими щетками и лестницами, они появлялись в столице осенью, убегая от суровой зимы своей родной обездоленной Савойи. Одетые в черное и измазанные сажей, они привозили с собой маленьких зверушек, сурков, которых заставляли плясать в угоду публике; они бегали по парижским улицам и кричали на своем местном говоре. Случалось, что, окоченев от холода и заснув под дверью, они становились легкой добычей торговцев детьми, и тогда их продавали богатым сеньорам для их прихотей. Так не лучше ли им было умереть от холода морозной ночью, обнявшись со своим сурком?

Примерно такой, должно быть, была судьба двух маленьких лакеев графа де Варанжа, оказавшихся в Канаде вслед за своим хозяином. Корабли привозят из Старого Света не только товары, но и извращенцев. В один прекрасный день в Квебеке появляется падший человек в сопровождении слуги с лицом, не внушающим доверия, и двух маленьких лакеев, и никто еще не знает, что само Зло вступило в город. И если бы маленькая ножка Амбруазины не шагнула на берег, догадался бы хоть кто-нибудь?

«Да ведь он поверил, этот Гарро! Он смотрел на меня так, как будто это я убила де Варанжа».

И в действительности, это была именно она. Но опасаться совершенно нечего. Гарро наткнется на молчание Жоффрея и его людей. Единственное, что она не могла объяснить и что ее беспокоило, так это донос г-на де Сент-Эдм, заявившего, что «госпожа де Пейрак убила моего друга». Почему и как он, этот старик с накрашенным лицом , скрытым слишком пышным париком, с испуганными манерами роскошного пугала, как он оказался замешанным в эту галиматью?

Почему он разыскал лейтенанта полиции, чтобы заявить ему: «Это г-жа де Пейрак убила графа де Варанжа…»? И откуда он это узнал? Анжелика ощутила прилив страха, потому что было только одно объяснение: граф де Сент-Эдм, как и де Варанж, занимался колдовством. Он тоже ждал приезда Амбруазины в Квебек. Участвовал ли он в дьявольском заклинании? Видел ли он в магическом зеркале окровавленное лицо Демона? Этот магический ужас! Могущественный Царь тьмы прокладывает себе путь на земле по узкому проходу извращений и крови. Опороченное распятие, растерзанная собака…

Одинокая часовня на пересечении дорог как бы утопала в снежном букете запорошенных деревьев. Деревянная колокольня укрывала маленький колокол, в центре фасада была Дверь с полукруглыми сводами, а наверху два окна.

Анжелика подняла щеколду и вошла. После яркого света, режущего глаза, ее окружили сумерки. Мало-помалу глаза ее привыкали к этой мягкой темноте, и она различала, как струится золото дарохранительницы и как дрожат огоньки свечей в стеклянной купели. Она перекрестилась, прошла немного вперед и только сейчас увидела человека, который молился, стоя на коленях перед алтарем. Это был шевалье де Ломени-Шамбор. В растерянности Анжелика осталась стоять около дверей. Она не хотела помешать его разговору с богом. Но он повернулся и заметил ее. Она увидела, как он перекрестился и, поспешно приклонив колено, направился к ней тихим гибким шагом, свойственным всем французским воинам в индейских прериях. Обеспокоенное выражение появилось на его лице, он наклонился к ней и прошептал:

— Что происходит, мой друг? Что-нибудь случилось? Вы так взволнованны!

Она утонула в сиянии его глаз.

— Что случилось? — настаивал он. — Вам причинили зло? Расскажите мне, моя дорогая…

— Ничего особенного.

Ей хотелось крикнуть ему: «Да, случилось, и это ужасно!»

Она вздохнула:

— Ничего особенного… Но в то же время нечто кошмарное!

Инстинктивно он привлек ее к себе, как бы желая защитить, и она, утомленная, положила голову на его плечо.

«Да, обнимите меня, — думала она. — Обнимите и не выпускайте меня, мой нежный, мой чистый, мой Бог, и искупите людские грехи». Его легкое дыхание едва касалось ее лица, и он утешал ее тихо, почти шепотом:

— Не надо… Ничего не бойтесь… Вы такая красивая, вы несете с собой радость и надежду. Бог хранит вас… Бог вас любит.

Это прозвучало как «Я вас люблю». Луч света упал на его лицо, и уверенное кольцо его рук рассеяло в ней все страхи и сомнения. Она видела, как сияли его губы под тонкой ленточкой темно-русых усов, потом они приблизились как во сне и встретились с ее губами.

Как только они оказались на пороге часовни, они тут же разжали руки. Возникло чувство, подобное тому, когда покидаешь освещенную комнату и оказываешься в холодных сумерках.

Однако солнце еще сияло в небе, и лишь по некоторым признакам можно было определить, что день клонился к закату. Они постояли молча и окинули взором окружавший их пейзаж: снежные сугробы, сверкающие долины, отблеск сосулек на ветках деревьев, дым из труб, похожий на длинные белые ленты.

— В конце концов я ей это отдам, — внезапно произнес Ломени с решительным видом.

— Что и кому?

— Нож… Онорине. Я вскользь пообещал ей, что подарю ей то, что она захочет. И я чувствую, что она не считает меня расквитавшимся. Она не согласится ни на перочинный ножик, ни на складной. Нет, она хочет настоящий нож. Это опасное оружие. Но смогу ли я договориться с ней? О чем она мечтает? Быть похожей на непобедимого Ирокеза? Но для такой воинственной личности вполне достаточно лука и колчана стрел из бузины! Что вы об этом думаете?

Анжелика рассмеялась.

— Вы очаровательны, но слишком снисходительны к этой маленькой девочке.

— Она сама невинность, — нежно произнес он. — Только она и заслуживает, чтобы ее осыпали подарками.

И почтительно склонившись, он поцеловал ей руку.

— Подумайте над этим, мадам, и если вы захотите, не откладывая в долгий ящик, дать мне ответ, мы сможем встретиться завтра в аллеях губернаторского сада. Завтра там никого не будет, мы сможем немного погулять. Это прекрасное место для серьезных разговоров.

***

Любовь Ломени подарила ей крылья и вернула способность спокойно рассуждать.

Нет, это скорее не любовь, а восхитительное утешающее чувство заслонило собой мрачное видение лейтенанта полиции, рассказывающего об отвратительных преступлениях и гнусных людишках. Действительно ли Ломени любил ее? Его поцелуй напоминал скорее утешение, поддержку. Снег заскрипел под ногами человека за ее спиной, г-н де Бардань догонял ее.

— На этот раз ваши заверения, что с господином де Ломени-Шамбор вас связывает только дружба, бессмысленны, — возбужденно заявил он. — Когда я только подумаю, что вы назначили ему свидание в часовне…

— Вы сошли с ума, я не назначала ему никакого свидания.

— Как я могу вам верить? Я видел, как вы вошли в часовню несколько минут спустя после него.

— Я повторяю, это всего лишь случайность. Я возвращалась к себе, проходила мимо и зашла помолиться.

— А шевалье де Ломени случайно уже был там?

— Да, он там был. Храм — это то место, куда каждый имеет право войти.

— Почему же вы разговаривали шепотом?

— Пред телом и кровью господня…

— И тем не менее вам это не помешало шутить с Мальтийским рыцарем! В вас нет никакого почтения!

— Пожалуйста, дорогой Никола, умерьте вашу ревность!

С помощью сплетен и подозрений вы хотите бросить меня в объятия этого человека.

— Но вы и были в его объятиях! — возмущенно воскликнул он. — Я вас видел.

В ее взгляде мелькнуло беспокойство. Неужели он осмелился подсматривать через окно часовни? Посланник короля, это немыслимо! Но от него можно было всего ожидать.

— А когда вы вместе вышли из часовни, вы держались за руки.

Анжелика пожала плечами. Она совершенно не помнила, чтобы она держала руку г-на Ломени. Она рассмеялась.

— Это прекрасно — быть любимой. Господин де Ломени, господин де Виль д'Аврэй, — продолжил он, — господин де ла Ферте, молодой сумасшедший Анн-Франсуа де Кастель-Моржа и старый, но не менее безумный Бертран де Кастель-Моржа, его отец, Базиль, господин де Шамбли-Монтобан…

— Вы преувеличиваете. Бедный Никола, ваше болезненное воображение сбивает вас с толку. Однако вы мне доставили удовольствие. Как это приятно чувствовать себя любимой, в то время, как миром правит ненависть… Благодарю вас, мой милый возлюбленный!

— Не смотрите на меня так, — с дрожью в голосе произнес он. — Ваши сияющие глаза так волнуют меня.

Увидев их вместе, смеющихся, мадемуазель д'Уредан отметила, что они не распрощались у дома Виль д'Аврэя, а пошли дальше по направлению к рощице, за которой скрывалась резиденция г-на де Барданя.

— Вы еще ни разу не заглянули ко мне, — сказал он Анжелике, когда они поднялись вверх по улице.

— Это потому, что все свое время вы проводите около моего дома. И потом я бы не хотела встретить у вас некоторых ваших друзей.

— Сегодня я никого не жду.

Их взгляду открылась аллея, в конце которой стоял симпатичный двухэтажный домик с шиферной крышей и квадратными печными трубами по бокам. Солнце еще освещало фасад дома, но в подлеске уже царил холодный полумрак, усеянный пятнышками света. Подул ледяной северный ветер. Никола де Бардань привлек Анжелику в свои объятия, укутав ее плащом, и было непонятно, хотел ли он защитить ее от холода иди же просто поддержать на скользкой дороге.

— Это безысходная ситуация, — бормотал он, — гибельная, и все же я ничего не могу поделать. Видеть вас, слышать ваш смех, идти рядом с вами, как сейчас, — вот самое большое счастье и самые страшные муки для меня. Надеяться не на что… Иногда я решаюсь не видеться с вами целый день. Я прихожу в себя, я свободен и спокоен. Я погружаюсь в чтение, работу, развлекаюсь. И вдруг понимаю, что это безумие: вы здесь, вы в городе, в двух шагах от меня; сколько слез пролито мной, сколько раз я пытался бежать от этой призрачной действительности. Пусть мне остаются лишь крохи, но я вас так любил и желал, чтобы вы хоть чуть-чуть принадлежали мне. И я бросаюсь искать вас. Когда я вас вижу, сердце останавливается и наступает миг счастья и наслаждения. За этот миг я заплатил ценой горьких страданий, но не жалею о них.

— Г-н де Бардань, я оценила пыл вашего красноречия, и я тронута, но мне кажется, что мы рискуем споткнуться, в прямом смысле этого слова…

Чтобы не упасть, она схватилась за него.

— Как я люблю вас! Как люблю вас! — шептал он.

— Эта аллея слишком скользкая, мы никогда не доберемся до дома.

— Ну и пусть. Нам так хорошо здесь, идите сюда.

Он увлек ее под сень деревьев, в холодный голубоватый сумрак, таинственный и бездонный, и, властно заключив ее в объятия, набросился на ее губы. Поцелуй длился долго, потом они отстранились, и с новым алчным порывом их губы встретились. Уже не первый раз страсть Никола де Барданя пробуждала страсть Анжелики, увлекая ее за собой, как морской прилив.

Тогда, в Тадуссаке, он подчинил ее себе своим страстным поцелуем. Чувственное волнение увлекало их, сметая все на своем пути; так мощная волна, перехлестнувшая через поручни корабля, берет в плен экипаж, а затем, отхлынув с мягким притворством, оставляет после себя следы разгрома. Анжелика вновь почувствовала, как бьется ее сердце, и ощутила так знакомое ей желание.

Задохнувшись от поцелуя, они вернулись на аллею, не в силах произнести ни одного слова. На пороге дома они расстались.

После погружения в подводные глубины желания, непостижимые, со вспышками молний, Анжелика с удивлением обнаружила, что день ясен и светел; оказывается, было не так поздно. Лишь на западе голубое небо приобрело фарфоровый оттенок.

Анжелика дошла до пересечения дорог, где начинался лагерь индейцев с их хижинами, кострами и кудрявыми собаками.

Вместо того, чтобы повернуть к дому, она пошла по тропинке, бегущей через поле к загородному замку де Монтиньи. Идея немедленно рассказать все мужу была ею отброшена как неуместная. Сам факт, что она целовалась с продрогшим возлюбленным, не играл для нее никакой роли и не имел далеко идущих последствий. Она не испытывала ни угрызений совести, ни страха.

Напротив, она поздравляла себя с этой милой интермедией, с восхитительным развлечением, которое хоть немного отвлекло ее от невыносимых страданий. Теперь она могла противостоять им, она вновь обрела легкость и силу; теперь она могла рассказать Жоффрею о допросе у лейтенанта полиции и угрозах, с этим допросом связанных. Она ощутила желание погрузиться в ребяческое чувство беспечности, пьянящее и наивное. Раскинув руки, как крылья, она побежала вверх по холму, ветер раздувал полы ее пальто, а индейские собаки бежали вслед за ней, вырванные из своего апатичного мирка ее внезапной эскападой. Они догнали и окружили ее, виляя хвостами, удивленные тем, что она вдруг остановилась, а она разглядывала внизу загородный замок де Монтиньи. Непонятно почему, но подступы к замку, обычно шумные и людные, показались ей неестественно спокойными. Ее возбуждение сменилось необъяснимой тревогой. Тишина царила кругом, изредка нарушаемая порывом ветра.

Анжелика начала спускаться к замку. Собаки покинули ее и вернулись в лагерь.

Дом казался почти пустым, лишь в кухне наблюдалось небольшое, движение, да из трубы поднимался дым. В комнатах первого этажа, где обычно к концу дня собирались офицеры, она не встретила ни одной живой души.

В учебном классе она увидела разбросанные по столу перья, карты, свернутые в трубки, бумаги и измерительные приборы, которыми Флоримон пользовался для своих «изысканий», но его самого там не было.

— Куда же они все подевались?

Она поднялась на второй этаж, надеясь найти Жоффрея в комнате, которую он называл «командным пунктом» и в которую не допускал никого. Она была там лишь раз. Там он спал, когда работа или собрания задерживали его далеко за полночь. Увидев изысканную мебель этой комнаты, Анжелика спросила себя, не было ли это специально устроено для герцогини де Модрибур.

Сейчас эта мысль, вновь пришла ей в голову, как только она переступила порог комнаты и почувствовала легкий, едва уловимый аромат духов. Она не смогла определить, были ли то духи Беранжер-Эме. Обойдя комнату несколько раз и принюхиваясь как кошка, она наконец решила, что это запах нескольких женских духов, что вернуло ей хорошее настроение. По-видимому, недавно здесь были гости, часть из них — женщины.

— Но куда они ушли?

Она снова спустилась на первый этаж и в одной из столовых обнаружила накрытый стол и следы оставшегося ужина, говорившие о том, что гости лишь недавно поднялись из-за стола. Наконец, поваренок, которого она встретила в саду, объяснил ей, что для гостей приготовили легкую закуску, а затем все ушли. И он показал ей тропинку, ведущую в лес.

Анжелика углубилась в заросли кустарника и берез, на которые еще падал свет, но вечерний сумрак уже начал удлинять тени на розовом снегу. Немного погодя она оказалась перед большой поляной, на которой собралось много людей, и все смотрели на Жоффрея де Пейрака. Он же стоял на небольшом возвышении лицом к ним и что-то говорил.

Среди присутствующих Анжелика узнала г-на и г-жу де Кастель-Моржа, Беранжер-Эме де ла Водьер, которая была без мужа. С удивлением она отметила присутствие этой женщины с острова Орлеан, с пышной черной шевелюрой: Элеонора де Сен-Дамьен, по слухам имевшая трех мужей. Было много офицеров и солдат.

Инстинктивно Анжелика осталась на месте, не спустившись со склона в ряды собрания, где было много ее друзей, а председательствовал ее супруг. Она почувствовала, что будет там лишней. Она напрягла слух и попыталась понять, что говорит Жоффрей. Она слышала его довольно четко, но не понимала значения слов. Внезапно ее осенило, он говорил не по-французски. Он говорил на лангедокском наречии, языке южных районов Франции. Ее больше не удивляло присутствие Элеоноры де Сен-Дамьен, теперь она не сомневалась в том, что здесь происходило собрание гасконцев. Но открытие было подобно удару молнии. Анжелика окаменела, мозг ее обледенел, так же как и конечности. Выходит, м-зель д'Уредан была права, когда говорила: «С тех пор, как среди нас присутствует г-н де Пейрак, гасконцы так и лезут из всех щелей. Кто бы мог подумать, что их здесь так много!»

Это объясняло и присутствие солдат и офицеров, большая часть которых была завербована на службу в Аквитании и Южном Провансе. Вдруг вся толпа с веселыми возгласами рассеялась, и Анжелике с трудом удалось избежать столкновения с кем-либо из присутствующих. Она сделала большой крюк, прежде чем снова подошла к дому.

Снег фосфоресцировал под лунным светом. Ночь обещала быть морозной. Анжелика дотронулась до своих губ, успевших забыть поцелуй де Барданя.

Подняв глаза к небесному своду, она сказала себе, что это ночь сожженных кораблей, предвестников сейсмических явлений, безумств и душевных потрясений. Она услышала бряцание собачьей цепи и увидела грустный тощий силуэт приближающегося пса.

Бедное невинное животное!

Что ждало ее в доме, все тот же кошмар? Там по-прежнему было пусто. Сюзанна только что ушла к себе, оставив на углях кипящий котелок и накрыв стол к ужину. Часть домочадцев ушли, должно быть, к м-зель д'Уредан, послушать чтение «Клевской принцессы», другие занимались своими делами в городе.

Стоя в одиночестве посреди большого зала, который она так любила, Анжелика искала и не находила признаки своего счастья.

Она была во власти смятения, которому было множество причин, но одна из них — физическое истощение, так как она умирала от голода и жажды.

В течение этого дня и накануне она ничего не ела, так как утром пошла на мессу Святой Агаты, затем г-н губернатор увлек всех на прогулку в свой сад, по возвращении с прогулки г-н Гарро д'Антремон около двух часов держал ее в своем кабинете. Расставшись с ней, он, должно быть, немедленно отправился в столовую, чтобы отведать отменную пищу. А она, размышляя об ужасных историях, прогуливалась, целуясь то с одним, то с другим, пытаясь обрести душевный покой, и в вечерних сумерках наткнулась на Жоффрея де Пейрака, окруженного гасконцами и красивыми женщинами и говорившего на лангедокском наречии.

А теперь уже солнце село и наступила ночь. У нее были ледяные ноги и пустой желудок.

Ее движения были резкими, так она пыталась выплеснуть хотя бы часть своего гнева и возмущения. Она сняла с плиты ведерко, в котором причудливо отсвечивала свежая вода, и с наслаждением долго пила. Затем отрезала себе большой кусок коричневого хлеба и положила на него кусок сыра, добавила ломоть ветчины и с тарелкой в руке села на край стола. Не утолив жажду, она поднялась, чтобы налить воды в кувшин, покрытый глазурью, и поставила его около себя. Она подавила в .себе желание пойти в погреб и налить чашку молока, слишком она устала. Набросившись на свой бутерброд, она стала перебирать в уме события сегодняшнего дня. Она очень хотела бы поговорить с Жоффреем о беседе с лейтенантом полиции, зная, что он успокоит ее, ведь он ничего не боялся. Гарро мог бы бросить к его ногам разложившийся труп де Варанжа, но выдержка и хладнокровие графа де Пейрака все равно одержат верх. Он был уверен в молчании своих людей.

Анжелика терялась в догадках по поводу этого собрания гасконцев в лесу, куда их позвал граф де Пейрак, чтобы говорить с ними на языке их родины, мятежной провинции, которая уже более двух столетий находится под игом «этих варваров северян». Неужели он говорил им о свободе, об отмщении? Но это безумие!

Но ей он ничего не скажет, он все скрывает от нее. Бесполезно даже начинать этот разговор, да она и не осмелится это сделать. Он был всегда сильнее, чем она, даже тогда, когда отказывал себе в удовольствиях. Он никому не подчинялся, а всегда подчинял себе, и она была в его власти. «Рабыня! Я его рабыня. И он это знает…»

Как и большинство жизнелюбивых натур, Анжелика жила сегодняшним днем, а день этот преподнес ей Жоффрея взволнованного, необъяснимого и недоступного.

В тайне от нее он собрал своих друзей и говорил с ними на лангедокском диалекте, а она тем временем противостояла лейтенанту полиции. Его же никто не осмелился вызвать для встречи подобным образом. Решено! Она сама уладит это дело. Для начала она займется графом де Сент-Эдмом.

С первыми колоколами утренней мессы она отправилась в город на поиски графа де Сент-Эдма.

Анжелика плохо спала. Граф де Пейрак не вернулся домой, и она вообразила себе худшее: ликующую Беранжер в его объятиях. Затем она успокоилась и поздравила себя с его отсутствием. Если бы он был дома в этот вечер, она могла бы выдать себя каким-нибудь непоследовательным поступком или фразой. Но он не пришел…

«Тем лучше», — сказала она, глядя на себя в зеркало. Откуда это покраснение по краям губ, возможно, от жестких усов Барданя?

В данных обстоятельствах большим преимуществом было то, что они с мужем никогда не следили друг за другом, а предпочтение отдавали взглядам — влюбленным, а не подозрительным. Никто не превращал в трагедию легкомысленные поступки, подобные тем, что она совершила вчера. Поцелуи Барданя не имели никакого значения, совесть была не потревожена, а отсутствие Жоффрея позволило быстрее обо всем забыть.

***

Сегодня она должна была найти Вивонна и его сообщников, но никто не знал, где они.

В конце концов, она пошла к г-же де Кампвер, готовой оказать ей любую услугу в знак признательности за спасение своей маленькой обезьянки. Г-жа де Кампвер указала ей на «Собаку в колесе», заведение на полдороги к дворцу; небольшая таверна, которая, судя по тому, что там часто собирались азартные игроки, могла бы быть и игорным домом. Г-н де ла Ферте и его приятели частенько там бывали . Спускаясь вниз по улице, Анжелика встретила Виль д'Аврэя, возможно, он возвращался из «Собаки…», ведь там играли с раннего утра.

— Ну как вчера все прошло? — спросил он. — У Гарро?

— Он был невыносим… Никогда еще в жизни я не оказывалась в более жестоком положении. Речь шла исключительно о сплетнях и клевете.

— А именно?

— Вы это прекрасно знаете. И почему вы не предупредили меня, что разговор пойдет об этом графе де Варанже? Он был одним из тех, кто поджидал здесь г-жу де Модрибур.

— Но не я же сообщил о его исчезновении, а г-жа де Кастель-Моржа.

— Ей бы лучше не вмешиваться в чужие дела… Так скучно, что опять ворошат это дело. Вроде бы он уехал на север, но одни говорят, что навстречу герцогине, другие — нашему флоту… Потом он исчез, и никому до этого не было дела, пока не вмешалась Сабина. Ей было просто необходимо заняться этим распущенным субъектом, который призывал дьявола.

— В образе нашей дорогой герцогини! Два сапога пара… Но вы, по крайней мере, защитились?

— От чего я должна была защищаться? И почему именно со мной Гарро хотел беседовать, а не с кем-либо из находившихся на нашем корабле? Вот о чем я себя спрашиваю.

— Для меня это тоже загадка, — признался Виль д'Аврэй, и на этот раз он был действительно заинтригован.

Таверна «Собака в колесе» была неважнецким заведением, не обладавшим ни престижем «Восходящего солнца», ни благожелательной и веселой атмосферой «Корабля Франции». Ее хозяин был выходцем из Марселя и прекрасно умел готовить кофе по-турецки. Однажды Анжелика побывала здесь вместе с г-ном де Ломени.

Ей не понравился темный, прокуренный зал, окна которого выходили на узкую улочку, с двух сторон застроенную высокими домами, отчего улица эта становилась еще более узкой и темной, как расщелина. Вина в таверне были плохого качества, вертел жаровни вращался собакой, на манер «белки в колесе», она весь день бегала в клетке, по форме напоминавшей бочку, клетка была соединена с вертелом, отчего и происходило круговое вращение. Полька говорила, что это не лучшее изобретение, но что поделаешь, ведь хозяева таверны — марсельцы, а они никогда не отличались смекалкой. Она-то сама была из Оверни. Подобные рассуждения часто служили поводом для негодования со стороны южан, посещавших это заведение. «Зачем же вы ходите сюда? Идите к Лавердюру!» — кричала возмущенная публика.

Собака, вращающая вертел, и дала имя этому полупритону, полукабачку.

Войдя в зал, Анжелика сразу заметила за одним из столов герцога Вивонна и графа де Сент-Эдма. Разбойники играли в карты. Анжелика взяла стул и села напротив, отвергнув предложенный хозяином бокал вина. Он довольствовался тем, что налил ей свежей воды, что было очень кстати, жара была невыносимая. Огонь в печке пылал, рискуя сжечь вертел с каплунами. Машинально отметив эту деталь, Анжелика заговорила:

— Я искала не вас, герцог, я хочу поговорить с господином де Сент-Эдмом.

Не обращая внимания на галантные возражения старика, Анжелика в двух словах изложила причины своего прихода. Г-н лейтенант полиции сообщил ей, что г-н де Сент-Эдм заявил ему: «Госпожа де Пейрак убила графа де Варанжа». Это неслыханное высказывание требует объяснения. Прежде всего, она не понимает, о ком идет речь, кто этот граф де Варанж, которого она убила; лейтенант полиции обвинил ее в этом, хотя производит впечатление человека серьезного и не склонного к пьянству. Во-вторых, она желала бы знать, почему граф де Сент-Эдм, которого она так мало знает, воспользовался ее именем, чтобы втянуть ее в столь низкопробные развлечения; может быть, он сошел с ума, или же у него есть причина для столь открытой враждебности по отношению к ней; в любом случае она ждет объяснений. Короче говоря, какая муха его укусила?

Глаза г-на де Сент-Эдма приобрели холодный змеиный оттенок, и легкая дрожь ликования пробежала по его морщинистому лицу. Он ответил своим противным голоском, шевеля тонкими губами:

— А разве не вы его убили?

Несмотря на отвращение, зеленые глаза Анжелики попытались перехватить движение его мертвых зрачков. Между ними состоялся напряженный диалог.

— Кто вам это сказал?

— Колдун из Нижнего города, Красный Плут.

— Откуда узнал он?

— Благодаря магии.

— Это вы настаивали на проведении магической процедуры?

— Да.

— Почему?

— Наш друг граф де Варанж исчез, мы хотели знать, что с ним случилось.

Чтобы прийти в себя, Анжелика отпила глоток воды.

— Не от вас ли я слышала много раз, что колдуны Новой Франции ничего не стоят? Это ваши слова. Тем более странно, что вы, имея подобное мнение, доверились рассказам одного из них.

— Он доказал мне свою опытность своим разоблачением.

— Я бы не доверилась ему. Что же касается фактов, изложенных лейтенантом полиции — а он, на мой взгляд, нисколько не сомневается в источнике ваших сведений, — в то время, как ваш Варанж исчез, наш флот еще не прибыл в Квебек.

— Совершенно точно!

Глаза Сент-Эдма сияли, а голос перешел в свистящий шепот:

— …Он отправился навстречу вашему флоту… Без ума от горя…

— От горя? — изумленно повторила она.

— Он увидел в магическом зеркале лицо той, которую он ждал, окровавленное, раненое… Она произнесла только два слова: Пейрак, Анжелика. Теперь вы понимаете, мадам, что для нас все стало ясно, как только колдун произнес ваше имя.

Анжелика откинулась на спинку своего стула.

— Я вижу, что епископ недаром предупреждал о необходимости изгнания подобных типов из своей епархии, — произнесла Анжелика после небольшой паузы, — работы ему хватает.

Вид графа де Сент-Эдма поразил ее как кошмарный сон: он предстал перед ней на фоне язычков пламени в очаге, мелькания нанизанных на вертел цыплят, а рядом сквозь отсвет решетки крутящейся клетки бежала тень собаки.

— Рассудок вам изменил, — сказала она. — Будет лучше, если вы прекратите ваши игры с магами и колдунами, иначе в один прекрасный день все всплывет наружу, и вас осудят.

Они обменялись веселыми взглядами.

— Мое дорогое дитя, — вкрадчиво произнес Сент-Эдм, — вы что, с Луны свалились? Вы не в курсе последних событий. В наше время за колдовство или магию уже не осуждают. Время Инквизиции прошло, а новая полиция уже не занимается темными развлечениями, к которым иногда прибегают возвышенные умы. У нее и так хватает работы в Париже и на больших дорогах, кишащих бандитами.

— Но если за вашими темными развлечениями для избранных стоит убийство, то полиция вмешается.

Граф де Сент-Эдм раздвинул свои накрашенные губы в гримасе, напоминавшей скорее не улыбку, а звериный оскал.

— Кто говорит о убийстве, кроме вас? Господин де Варанж никого не убивал, он в стороне от подобных подозрений. А вот с вами будет иначе, если поверят колдуну, ха, ха!

— Но и вам в таком случае нужно остерегаться, господин де Сент-Эдм. Скольких людей вы обрекли на смерть своими заклятиями, черной магией и отравой? Я этого не знаю, но мне будет очень легко это узнать, выяснить, например, число детей, которых вы принесли в жертву Дьяволу. И для этого мне не понадобится магия или колдовство, у меня тысячи источников информации, которые дадут мне пищу для размышления, что касается ваших дел. Мне будет чем порадовать господина де ла Рейни и господина Франсуа Дегре. Это касается и вас, дорогой герцог, и вас, господин д'Аржантейль. Именно от полиции я узнала, в какие эксперименты пускалась ваша дорогая маркиза де Бринвильер. В Париже ее схватили нищие из Отель-Дье, когда она подсыпала ядовитый порошок в пищу и напитки для бедных больных… Это настоящее преступление, убийство, разве не так?

— Так, значит, это вы выдали ее полиции? — его глаза гневно сверкали. — А я сомневался… А знаете ли вы, что они подвергли ее допросу с пристрастием, несмотря на то, что она созналась?

Она пожала плечами. Он был просто сумасшедшим. Повернувшись к Вивонну, она сказала:

— Неужели вы настолько развращены, что посвятили себя Злу? Вы, герцог, которому король даровал высшие посты в управлении государством, и он страстно любит вашу сестру. Как же вы могли запятнать себя столь низкими поступками. Что вас толкнуло, господин адмирал, на столь тяжкие преступления: необходимость сохранить ваше положение, почести, милость короля? Неужели спасение можно обрести лишь в отравах, колдовстве или преступлении? Почему вы этим занимаетесь?

Вивонн слушал ее с равнодушным видом, тасуя карты, и ответ был для нее неожиданностью:

— Все этим занимаются.

Такова была мода, а светский человек должен следовать моде. И он добавил:

— При дворе тот отравлен, кто не отравляет сам. Кто не устраняет соперника, погибает сам. Такова игра.

— Нет! Только не король! Насколько я знаю, король никогда сам не был отравителем и не потворствовал другим. И в этом его заслуга, чего нельзя сказать о его предшественниках. Он внук Генриха IV, тоже очень честного человека. Эта новая ветвь наших королей порвала с извращенными нравами других династий. Почему же вы, гранды королевства, не следуете их примеру?

Красиво очерченный рот Атенаис скривился.

— Король может позволить себе быть честным, — с горечью произнес он. — В его королевстве добродетелью отмечены лишь буржуа… Мы же всегда зависели от его капризов, он отомстил нам, создав Фронду, он нас кастрировал… Мы были лишены наших вотчин, наших провинций, власти, он оставил нам только оружие!

Выйдя на улицу, она с облегчением обнаружила золотые и бледно-розовые отблески на белом снежном покрывале, вдохнула чистый морозный воздух и как по мановению волшебной палочки мысленно перенеслась из Франции в Канаду… «Стоило ли так далеко ехать, чтобы снова оказаться лицом к лицу с опасениями и страхами…»

Она почти бежала к саду губернатора, сгорая от нетерпения увидеть серый силуэт Ломени, прогуливающегося между светло-сиреневыми клумбами.

Он был там. ОН ждал ее. Он посмотрел на нее, и она почувствовала удовольствие от встречи с ним.

Она шла рядом с ним, и в душе ее воцарились мир и счастье. Время от времени она смотрела на него, на его приятное лицо и почти не слышала, что он говорил, так ей хотелось поцеловать его. Ей было приятно чувствовать на себе его взгляд, ждать пожатия его руки, просто идти рядом.

— У вашей любви такое переменчивое лицо, — сказал он.

— О, я отнюдь не ангел!

Она еще чувствовала на своих губах безумные поцелуи Барданя, и это сковывало ее.

«Что знает о желании этот красивый мужчина с нежными глазами?»

Обнимали ли когда-нибудь женщину эти руки, привыкшие держать саблю, шпагу или мушкет? Она предполагала, что нет, так как в кодекс Мальтийского ордена входит обет целомудрия.

— Мой дорогой рыцарь, вы боитесь женщин?

— Похожих на вас — нет, — рассмеялся он. Он умел быть остроумным.

Порыв ветра припудрил их лица снегом, это было похоже на ледяной поцелуй.

Они засмеялись. Ломени смахнул снег с ресниц Анжелики, красиво изогнутых, с шелковым отливом. Он с трудом оторвал от них взгляд. Как только они заговорили об Онорине, он признался, что очень любит детей. В Виль-Мари он преподавал им и следил за их воспитанием. В походах или боях с ирокезами он всегда думал о детях, доверчивых и беспомощных, ожидающих исход битвы. Мысль о них придавала ему силы.

Он уважал эти маленькие существа, он восхищался их мужеством и невинностью, он завидовал их незамысловатым радостям. Воспоминания о детстве звучали для него гимном жизнелюбию. Ее покорили его рассказы о матери и сестрах, с которыми он был связан самыми тесными узами дружбы.

Это была восхитительная, райская прогулка. Маленькая мельница вращала крыльями на вершине Мон-Кармель. Даже распятие и виселица казались сошедшими с простодушной божественной картинки. Вдали остров Орлеан, весь в голубых пастельных тонах, вел немой диалог с Квебеком. Следы от саней сплетали причудливую сеть. Прохладные солнечные лучи были для них как лекарство для выздоравливающих. Анжелика призналась ему, что она боялась поспешных решений с его стороны, что он не осмелится продолжить их дружбу. А она так в ней нуждалась! Даже случайные встречи, просто сознание, что он живет в этом городе, благотворно действовали на нее; ее страхи и душевные муки утихали, исчезали навеки. Благодаря ему она очищалась.

***

Возвратившись с прогулки, Анжелика застала у ворот своего дома лейтенанта де Барсемпью. Он ждал ее, чтобы передать письмо от графа де Пейрака, и уже собрался уходить. Анжелика сразу же вскрыла конверт и с разочарованием прочитала, что Жоффрей отправился в небольшое путешествие вдоль Святого Лаврентия вместе с г-ном де Фронтенаком. Погода стояла отличная, что позволило предпринять безопасный поход по реке. Они посетят некоторые графства, г-н губернатор представит де Пейраку их предприимчивых хозяев. Они осмотрят также несколько заброшенных деревянных редутов, которые граф де Пейрак предложил восстановить ввиду недостатка караульных башен вдоль реки. Это было тем более необходимо, что они позволят вовремя заметить передвижения ирокезов или других тайных врагов.

Все это детально и в галантных выражениях Жоффрей изложил в своем послании. Он сожалел, что не увидел ее перед отъездом, нужно было торопиться, дни еще были короткими, а во многих графствах на реке не были поставлены вехи. Несмотря на любезные фразы, в которые он облек свое прощание, Анжелика почувствовала обиду, сюда же примешалась и необъяснимая тревога по поводу собрания гасконцев. В последнее время они вообще редко виделись. Говорят, что настоящее счастье — это избавление от страданий. От каких же страданий избавляла ее эта свобода? Пока она не знала, но чувствовала ее благотворное действие. Однако сейчас она эту свободу оплакивала.

Но она не хотела показать Барсемпью свою досаду и, воспользовавшись случаем, расспросила его о его жизни. Она сочувствовала этому молодому человеку, зная, как он страдал после смерти своей возлюбленной. Она улыбнулась ему и спросила, как его здоровье, успехи в сердечных делах, надеясь, что его изболевшееся сердце нашло свой приют. Ей рассказывали об одной очаровательной девушке, проявлявшей к нему интерес. Все это она сделала очень мило, очаровательно, в ее голосе звучали материнские нотки, а выражение лица было одобрительным. По этому поводу как-то высказалась м-зель д'Уредан: «Наблюдая за госпожой де Пейрак, я заметила, насколько она владеет даром общения с людьми, будь то придворные или попрошайки, мужчины или женщины, дети или старики, богатые или бедные. Это настоящее искусство! Если бы я воспользовалась правилами этого искусства в дни моей молодости, они были бы освящены нежностью, любовью и амурными приключениями; и я бы никогда не превратилась в старую женщину, которую никто не любит и у которой нет даже воспоминаний о восхитительных прошедших временах».

Барсемпью поблагодарил Анжелику, у него все шло хорошо, и в личной жизни тоже… хотя… Слезы блеснули в глубине его глаз, но он был солдат. «Те, кто повинен в ее смерти, заслужили большего наказания. Но Господь призвал меня к смирению». Да и военная служба отнимала у него слишком много времени, притупляя его сердечную боль.

Взяв себя в руки — а это было основное правило для женщины в высшем обществе, умение «взять себя в руки» и не показать никому своего плохого настроения, — Анжелика вошла в дом с письмом в руке, не уверенная в том, что она не расплачется в следующую минуту.

Г-н де Виль д'Аврэй и г-жа де Кастель-Моржа ждали ее в маленькой гостиной, сидя на канапе. При ее появлении оба встали.

— Сабина была так взволнована, когда узнала, что невольно вовлекла вас в дело графа де Варанжа, — сказал Маркиз. — Она хочет объясниться, поэтому мы и пришли.

Во взгляде Анжелики сверкнули молнии. Увидев это, маркиз предпочел улизнуть, улыбнувшись на прощание:

— Я вас оставляю!

Подкладка пальто г-жи де Кастель-Моржа была цвета сливы. В полуденном освещении она была решительно красива.

— Г-н де Виль д'Аврэй принес мне известие, что я разозлила вас, приняв участие в судьбе двух маленьких савояров, — андалузские глаза Сабины расширились, в них сквозило беспокойство. — Анжелика, я так огорчена. Вы вправе предъявить мне обвинения.

— Какие обвинения?

— Что я умышленно вмешалась в дело маленьких савояров, чтобы вами заинтересовался лейтенант полиции.

— Ах, не воспринимайте все как трагедию!

— Вся моя жизнь — трагедия! — воскликнула Сабина.

— Что же тогда говорить о моей! Садитесь!

Г-жа де Кастель-Моржа снова села на канапе, а Анжелика устроилась на другом его конце. Жена военного губернатора успокоилась, прежде чем объяснила, что никоим образом не желала причинить неприятности г-же де Пейрак. Просто она первая заметила исчезновение г-на де Варанжа.

— Он был нашим ближайшим соседом. Мы редко бывали у него, я могла лишь наблюдать, как приходят и уходят его слуги. Одно время я советовала ему отправить его маленьких лакеев на чтение Катехизиса. Он мне сказал, что сделает это, но не знаю, задумывался ли он об этом впоследствии. Дети родились в Савойе и с трудом говорили по-французски.

Совсем недавно она заметила, что в пустом доме нет никого, кроме двух слуг. Их скитания и ужасный нищенский вид привлекли ее внимание. Она сообщила об этом странном факте прокурору, а тот, в свою очередь, поставил в известность Гарро д'Антремона. Выяснилось, что граф отсутствовал уже несколько месяцев. Детей она забрала в замок Святого Людовика, где они могли жить и питаться на кухне. А потом г-ну Гардье пришла в голову замечательная мысль: он их взял с собой в канцелярию суда, чтобы они прочистили дымоходы. Ведь это обычная работа маленьких савойцев.

Худенькие и пронырливые, они пробирались во все отверстия, им сразу было видно, в каком состоянии были все проходы, ведь их должны были чистить каждые два месяца за счет хозяев; уклонявшихся же ждал суровый штраф. Итак, дети проводили время в канцелярии, между эталонами мер и весов. Сторож канцелярии приютил их у себя. Карбонель, секретарь суда, давал им мелкие поручения. Он собирался им выдать небольшое пособие, как государственным служащим. Анжелика сознавала, что вряд ли она сможет объяснить Сабине настоящие причины ее досады.

— Вы, конечно, правы, — громко сказала она. — Я никогда не сомневалась в вашем милосердии, Сабина, в вашей доброте.

— Но моя неловкость сводит на нет всю мою доОроту…

Анжелика не знала, что и сказать.

— Мне кажется, — пробормотала Сабина, — что мои добрые поступки вызывают больше претензий, чем мой гнев. Моя доброта как бы противостоит размеренному ходу жизни.

— Да нет же! Что за странные мысли!

— Ах, могла ли я бросить этих несчастных созданий, — оживилась Сабина. — Они были такие худые! В соседних домах живут в основном старые путешественники или торговцы мехом, это жестокие люди. Они довольствовались тем, что бросали детям горбушки или же били их, когда те лазили в курятники. Даже на Рождество никто не поинтересовался, как живут бедные крошки… Как только я узнала обо всем, я не могла не вмешаться. Как вы думаете?

— Ну конечно же! Вы безусловно правы! — повторила Анжелика таким раздраженным голосом, что Сабина была ошеломлена и готова разрыдаться.

— Они не могли более оставаться в этом мрачном зловещем доме, холодном и сыром, — продолжала Сабина, — они разжигали огонь только на кухне, спали перед очагом на полу, подложив немного соломы. Господин Карбонель человек добрый, по воскресеньям он будет водить их к себе на семейный обед. Я считала, что я правильно сделала…

— Да, да, конечно, вы все сделали правильно. Но, ради Бога, замолчите! — воскликнула Анжелика.

В волнении она чересчур сильно нажала на подлокотник канапе, послышался скрип. При мысли, что они могли опрокинуться вместе с г-жой де Кастель-Моржа, Анжелика расхохоталась, что в данную минуту было явно не к месту. Сабина вскочила, побледнев, и заявила:

— Вы смеетесь надо мной!

— Даю слово, что нет.

Лицо посетительницы смягчилось, она тоже улыбнулась, глядя на Анжелику.

— Я наблюдаю за вами… Вы всегда улыбаетесь. У вас всегда хорошее настроение, как у женщины, которая знает, что с приходом ночи ее ждет любовь, а утром она проснется с сознанием своей красоты, женственности. Она любит и любима. Вам незнакомы эти томительные вечера и пробуждения, лишенные самого главного райского чувства на земле — Любви!

— Что же вам мешает прийти в этот рай?

— Я не умею привлекать к себе любовь.

— Это все потому, что вы не любите себя и не увлекаетесь. Что заставляет вас так пренебрегать прелестями жизни и вашими собственными прелестями? Вы думаете, что моя внешность — дар доброй феи, а я завидую вашей талии, форме вашей груди, вашим черным волосам. Вы очень привлекательны, Сабина. Неужели ваши любовники никогда вам этого не говорили?

— Любовники! — возмущенно вскрикнула она. — Как вы осмелились говорить об этом! Да, узнаю ваше легкомыслие!

— Ну что ж, тем хуже для вас. Встречая вас, я спрашиваю себя: что же такое настоящая добродетель? По-моему, она заключается в том, чтобы быть счастливой, радоваться жизни, брать от нее все удовольствия. Вы поглощены своей разбитой любовью как болезнью… Вы решили своим отречением отомстить любви, но сейчас она мстит вам.

Сабина чувствовала себя как прокаженная. Она всегда теряла хладнокровие, когда говорила с Анжеликой, завидовала ей и страдала от этого.

— Я бы хотела ненавидеть вас, — прошептала она.

— Мне кажется, в этом вы себе не отказываете, — парировала Анжелика. — И все это из-за того, что я якобы украла у вас человека, которого вы любили! А что вы знаете о любви?

— Как только я увидела вас, я сразу поняла, что проиграла, он не мог сопротивляться вашему очарованию. Вы жестокая женщина. Вы сделали его своим рабом, его, человека с достоинством, который любил женщин как прекрасные образцы искусства, но ни одной не принадлежал. А достался он вам, провинциалке, это так несправедливо, вы слишком далеки от нашей культуры!

— Ах, от вашей культуры! — воскликнула Анжелика, все больше распаляясь. — Вот уж это действительно глупости, стоившие ему так дорого. Я бы предпочла, чтобы он забыл о них.

Убедившись, что поблизости никого нет, она продолжила?

— После нашего приезда в Квебек мой муж слишком интересуется вашей культурой…

— Вы не вправе просить его отречься от культуры трубадуров.

— Трубадуров больше нет! Вполне достаточно того, что он был осужден, проклят, а теперь, когда он спустя много лет реабилитирован и признан при дворе, вы пытаетесь подвергнуть его опасности.

— Опасности? — повторила Сабина. — Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что мы приехали в Квебек не для того, чтобы граф де Пейрак участвовал в заговоре против короля, — быстро произнесла Анжелика и сразу пожалела о сказанном. — Выходит, он не без оснований впал в немилость у нашего государя?

— Что за чушь? Вы сошли с ума! Анжелика, что вы себе вообразили? Мы все являемся преданными слугами нашего короля.

— Я видела ваше сборище в лесу, вы говорили на лангедокском диалекте.

Г-жа де Кастель-Моржа улыбнулась, и эта улыбка вызвала еще большее раздражение у Анжелики.

— Мы часто собираемся, чтобы поговорить на нашем родном языке, это язык нашего детства. Г-н де Фронтенак тоже гасконец и любит присоединяться к нашим встречам. Г-н де Пейрак проявил любезность и принял нас. Он так добр.

— Это не правда. Он совсем не так добр, как вы думаете. Он скорее жестокий человек.

— Решительно вы его плохо знаете.

— Мне кажется, я его знаю лучше, чем вы. Он мой муж! А я его жена, и ваши воспоминания о нем ничего не изменят! Это я страдала вместе с ним, когда он впал в немилость, я разделяла с ним его участь отверженного, потому что я носила его имя. Вы же любили его, потому что он был богат и великолепен, вы считали себя королевой Тулузы. А смогли бы вы пережить вместе с ним крушение его карьеры? Куда девалось его величие, друзья отвернулись от него: смогли бы вы разделить с ним его бедность?

— А вы? Вы поддержали его? Вы ведь тоже любили его за его богатство и великолепие? А когда вы увидели, как его сбросили с пьедестала, смогли ли вы пережить это? Вот, что прячется за вашими словами. Вы не смогли ему простить того низкого положения, на которое он вас обрек… Вы были не способны ради него и для него пережить его падение.

Анжелика вскочила.

— Идиотка! Вы ничего не понимаете и никогда не поймете! Вы не вправе судить о моей любви к нему… Его сожгли на Гревской площади, и лишь позже я узнала, что сожгли лишь изображение, манекен. Я любила, я обожала его, а он исчез навсегда. Как легко вы говорите о переживаниях. Вы качали в колыбели своего маленького Анн-Франсуа в тени замка господина де Кастель-Моржа, а я шлепала по грязи, нищая, в лохмотьях, с двумя детьми…

— Кто вам сказал, что моя жизнь была легкой? Мой муж выступил на стороне графа де Пейрака, и в качестве наказания нас выслали в Канаду. Вас же ждала лучшая участь. Вы любили и были любимой. А быть связанной с человеком, которого не любишь, который вызывает отвращение, — это страшнее, чем бедность.

— Кто же заставлял вас поступаться вашим сердцем и чувствами? Вы идиотка! Идиотка! Господин де Кастель-Моржа обладает всеми качествами, чтобы быть любимым, и не одной, а многими женщинами.

— Это не мешает ему бегать за проститутками.

— Вы сами его подталкиваете к этому, отвергая его. Вы выставляете его на посмешище своей злобой и неоправданными обидами. Я же считаю его обаятельным, смелым, приятным в общении. Я испытываю к нему огромное уважение.

— Вы расцениваете его как очередную жертву, вы, соблазнительница! Оставьте моего мужа в покое!

— А вы моего!

— Вам мало моего сына, который мучается от любви к вам? Вам нужен еще и отец?

— Я не способна на безумства, которые дают ростки в уме вашего сына. Я ничего, кроме скуки, к нему не испытываю. А вот ваш интерес к работам моего сына кажется мне неискренним. Вы льстите ему, интересуясь его картами, путешествиями, а видите в нем его отца!

— Вы бредите! В отличие от вас я не распутница…

— Вы обвиняете меня в том, что я соблазняю вашего сына! А на самом деле вы просто злитесь на него и на меня, потому что, влюбившись, он ускользает от вас.

— Да! — взорвалась Сабина. — У меня никого нет, кроме него. Когда он вернулся, я не узнала его. В Тадуссаке он встретил вас, и он совершенно изменился. Мне показалось, что он возненавидит меня. Он стал тенью Флоримона, потому что это еще один способ быть рядом с вами. Разве я совершила что-то ужасное, заинтересовавшись путешествием Флоримона и моего сына, я просто хотела быть к нему поближе… И мальчики были довольны, в их возрасте любят поговорить о подвигах, о своих увлечениях. Вы слишком многого от меня требуете, я не хочу терять своего сына. Без него моя жизнь бессмысленна, можете вы это понять?

— Я понимаю лишь то, что вы очень завистливы и хотите завладеть всем миром.

— Возвращаю вам ваш комплимент. Вам не стоило упрекать меня, в то время как вы привлекаете к себе любовь всех мужчин, даже служителей церкви, таких, как господин де Ломени, Мальтийский рыцарь.

— Вы тоже недалеко ушли. Ваше увлечение духовником всем известно.

— Мой духовник! — воскликнула г-жа де Кастель-Моржа, прижав руку к груди, казалось, она потеряет сознание. — Вы клевещете! О каком духовнике вы говорите?

— Естественно, о пресвятом отце Себастьяне д'Оржевале.

— Он мой духовный наставник! Как вы могли вообразить!

— Я ничего не воображала! Проявления вашей привязанности никого не могут обмануть. Весь город насмехается над вами…

— Вы змея!

— Я просто откровенна. Я не отказываюсь по моральным принципам от привязанностей моего сердца и моего тела и считаю это более нравственным, чем ваше лицемерие. Вы разрушаете свою жизнь, Сабина, считая, что наши любовные порывы ниспосланы нам Дьяволом. Вы тоже влюблены, страстно влюблены…

На этот раз г-жа де Кастель-Моржа и де Пейрак расстались смертельными врагами. Не могло быть и речи о примирении. После такой внезапной и яростной ссоры остался горький осадок, Сабина была в отчаянии, а Анжелику мучили угрызения совести.

В тот же вечер Анжелика получила письмо от рыцаря Ломени, что немного развеяло ее огорчения. Он приглашал ее на санную прогулку с пикником в следующее воскресенье, к водопадам Монморанси. Организовали эту загородную прогулку г-жа де Меркувиль и г-жа де ла Водьер. Соберется почти половина города. Г-н д'Арребуст оставил свои сани в полном распоряжении г-на де Ломени, а тот, в свою очередь, просит разрешения Анжелики сопровождать ее, как верный рыцарь. Она сразу же согласилась, о чем и сообщила в письме, отправленном немедленно. Г-н де Бардань, г-н де Виль д'Аврэй и г-н де Шамбли-Монтобан, также решившие предложить ей место в своих экипажах, опоздали.

Назад | Наверх | Вперед