Искушение Анжелики. Часть 2. Глава 12 - читать онлайн

Дом Джорджа Шеплея в бухте Макуа, расположенный на оконечности заросшей кривыми кедрами косы, представлял из себя убогую, покосившуюся от ветра хижину из бревен и коры.

Ограда вокруг дома с трудом могла быть названа забором. Но Анжелике и англичанам, потратившим почти целый день, чтобы пройти три лье, отделявшие реку Андроскоггин от этого узкого полуострова, убежище показалось вполне надежным.

Жившая здесь старая и толстая индианка, которая, по-видимому, была матерью индейца, сопровождавшего старого медика, накормила их вареной тыквой с очень вкусным розовым мясом крупных моллюсков, напоминавшим мясо бретонских мидий или кальмаров. В хижине имелось также много коробочек из коры с лекарствами — порошками, травами, бальзамами. И Анжелика занялась лечением раненых и больных.

Несмотря на всю прелесть окружающей природы — великолепные цветы, росшие среди нежной травы, миролюбивое воркование горлиц и других птиц, — дорога всем казалась очень трудной. Нужно было поддержать и приободрить этих израненных, безмерно уставших и напуганных англичан. Больше, чем злых духов, которых они боялись встретить, проходя по болотам, Анжелика опасалась появления новых дикарей, воинственных, с размалеванными лицами и с поднятыми над головой топорами.

И еще двадцать трупов с окровавленными черепами будут оставлены на съедение хищным птицам в этой усыпанной цветами ложбине. Такое вполне могло случиться этой весной, когда почти три тысячи воинов пойдут на штурм факторий Новой Англии, разрушив уже больше пятидесяти из них и предав смерти несколько сот поселенцев. Покрытые цветами поля, пушистые кусты кизила, кораллово-красные аквилегии на хрупких стеблях, растущие в тени столетних дубов, вдоль живописных берегов реки Андроскоггин, веками не забудут этой ужасной трагедии…

А здесь было море.

За мысом открывалась бухта Каско с ее многочисленными островами.

Море было всюду — и за скалами, и за лесами. Ветер доносил запах соли и водорослей, а крики тюленей на берегу смешивались с глухим шумом прибоя.

Хижина стояла посреди маленького поля, на котором росли кукуруза, тыквы и фасоль. А у подножья скалы под кронами низких верб стояло несколько ульев, в которых пчелы уже начали просыпаться.

Прошло два дня, и ни одного паруса так и не появилось. Приходил один индеец, шипскот, друг Шеплея, и сказал, что до самого Сабадахока они не видели ни одного корабля белых.

Что случилось с «Ларошельцем»? Где находился Жоффрей? Анжелика теряла терпение, и ее, воображение рисовало ей нашествие абенаков на восточный берег Кеннебека до самого Голдсборо.

А если барон де Сен-Кастин завлек Жоффрея де Пейрака в ловушку? Нет, этого не могло случиться. Жоффрей догадался бы… Но разве ее саму инстинкт не обманул?.. Разве она не дала усыпить себя?.. Разве она не смеялась над бедным Адемаром, когда тот кричал в отчаянии:

«Они разжигают костры войны!., кого они хотят перерезать?"»

Адемар, казалось, полностью лишился рассудка. Он бормотал молитвы и все время в полной растерянности озирался вокруг. Но фактически его поведение было оправданным. На этой безлюдной косе они были как на пустынном острове. И несмотря на это, не чувствовали себя в полной безопасности от нападения рыскавших всюду дикарей, которые пожелали бы завладеть их скальпами.

При других обстоятельствах наиболее здоровые из них могли бы попытаться добраться пешком до какой-либо фактории на английском берегу залива Мэн, где было расположено множество мелких поселений, и найти там лодку. Но сегодня большинство этих деревянных поселков было сожжено. Идти на запад означало попасть под нож краснокожих убийц.

Иными словами, этим несчастным белым, застигнутым ужасными и полными жестокости событиями на побережьи этого дикого континента, лучше всего было оставаться сейчас на месте, затеряться. Здесь у них хотя бы есть крыша над головой, лекарства для больных, овощи, мидии и морские рачки, чтобы утолить свой голод, и кусок забора, чтобы создавать себе иллюзию возможности организовать оборону. Но почти полное отсутствие оружия приводило Анжелику в отчаяние. Помимо мушкетона старого Шеплея с небольшим количеством боеприпасов, мушкета Адемара без пороха и пуль, у них были только тесаки и личные ножи.

Взошло солнце.

Анжелика велела Кантору наблюдать за горизонтом, чтобы следить за парусами, снующими между островами; какое-нибудь судно могло подойти поближе и увидеть их сигналы. Но ни один из этих кораблей и не собирался плыть в их сторону. На фоне синевы волн были видны их белые или коричневые паруса. Но эти корабли, казалось, нарочно не обращали внимания на их крики и жесты, и от такого кажущегося безразличия, от обиды щемило сердце.

Невзирая на угрозу, исходившую от местных племен, абенак Пиксарет продолжал издали следить за своими пленниками или, вернее, за теми, кого он считал таковыми. С его стороны это было, скорее, проявлением заботы. Пока они шли к побережью, он не раз подходил к ним, чтобы взять на руки и понести кого-либо из детей, изнемогавших от усталости.

Потом, когда они добрались до хижины, он принес им полный горшок дикорастущих клубней, которые англичане очень любили и называли «пататоны».

Будучи испеченными в горячей золе, они были приятны на вкус, оказавшись менее сладкими, чем бататы или земляные груши. Он принес им также ароматные лишайники и громадного лосося, которого сам надел на палку и зажарил на костре.

Когда к ним приходили эти дикари во главе с вождем гигантского роста, бедные беженцы из Брансуик-Фолса стремительно разбегались по самым отдаленным уголкам: на поясах патсуикетов еще сохли скальпы, недавно снятые с черепов их родных и друзей.

Обменявшись между собой несколькими словами, Пиксарет и его воины уходили обратно в лес. Но часто, выходя, чтобы понаблюдать за горизонтом, Анжелика видела в другом конце фиорда Пиксарета и его двух краснокожих спутников, сидевших на вершинах деревьев и что-то высматривавших в глубине бухты. Они делали ей знаки и отпускали какие-то шутки, из которых она понимала лишь отдельные слова, но которые, насколько ей представлялось, были довольно дружелюбными.

Нужно было привыкнуть к непредсказуемости поведения этих дикарей, к их опасной и одновременно успокаивающей переменчивости, и стараться сосуществовать с ними, как с дикими животными, которых может подчинить себе лишь сильная воля укротителя. Сейчас, по крайней мере, ей нечего было их опасаться.

Если она вдруг проявит слабость, тогда можно будет ожидать любой неприятности.

Пиксарет представил ей обоих своих воинов, имена которых было легко запомнить: Тенуенант, что означало Кто-знает-много, тот-опытен-в-делах, и Уауэнуруэ, то-есть Тот-кто-хитер-как-охотничья-собака.

Вообще-то она предпочитала называть их именами, которые им дали при крещении, и которые они ей с гордостью сообщили: Мишель и Жером. Эти имена католических святых подходили им довольно мало, особенно, при взгляде на их размалеванные физиономии: красный обвод вокруг левого глаза — первая рана; белый обвод вокруг правого — чтобы быть прозорливым; ужасная черная полоса поперек лба — чтобы внушить страх врагам; синее пятно на подбородке — след пальца Великого Духа и т.д. Надо всем этим возвышался варварский сноп волос, перемешанных с перьями, кусочками меха, четками и медальками.

Голая грудь была татуирована и раскрашена, на бедрах болталась кожаная повязка, босые, как правило, ноги натерты жиром. Оба были обвешаны оружием. Когда она их подзывала: «Мишель! Жером!», и они подходили к ней, она с большим трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться, и глядела на них даже с некоторым умилением.

В их языке слышался какой-то с трудом уловимый акцент, почти английский! Она так и не смогла принять Пиксарета всерьез из-за казавшегося ей комичным его полного имени: «Пиксарет, вождь патсуикетов». Но он сказал, что на самом деле его имя звучит иначе.

Сначала его из-за веселого характера называли Пиуэрлет, то есть Тот-кто-умеет-шутить. Но его военные подвиги изменили имя на Пикасурет, то есть Тот-кто-внушает-ужас. А французы стали называть его Пиксарет — так им было легче произносить.

Пиксарет так Пиксарет!

С того дня, когда она оказалась между ним и раненым ирокезом и предложила ему в обмен на жизнь его врага свой плащ цвета утренней зари, началась их необычная дружба. Этот союз порождал много кривотолков, вызывая удивление, кое-кого шокировал, возмущал.

Анжелика еще не ведала о той роли, которую предстоит сыграть Пиксарету в ее жизни. Но сейчас она его не опасалась.

Он становился иногда мечтательным, казалось, хотел ответить на какой-то нечетко сформулированный вопрос.

— Да, — говорил он, — мы решили вступить в переговоры с инглишменами. Но потом вернулись французы. Разве мог я оставить тех, кто крестил меня в трудное для меня время?

И, поглаживая рукой свое ожерелье из медалей и крестов, он продолжил:

— У нас, воноланцетов, крещение прошло хорошо, а гуронам оно принесло несчастье. Почти все они умерли от оспы или были убиты ирокезами. А мы, мы — воноланцеты.., и это не то же самое, что гуроны!

Старик Шеплей также очень любил поговорить с Анжеликой. Он ей рассказывал все, что знал о растениях. Он охотно делился своими знаниями и спорил с ней, когда она скептически относилась к его верованиям. Ознакомившись с лекарственной книгой, которую она постоянно носила в своей походной сумке, он неодобрительно отозвался об использовании ею белладонны, этой дьявольской травы, которая росла в саду богини мрака Текаты.

Зато он очень любил аврому, «эту великолепную траву, находящуюся под влиянием Меркурия, и достойную гораздо большего уважения, чем то, которое ей оказывают».

В этих коробочках содержится чудодействовенная власть небесных светил. Он утверждал, что, например, медь, вербена, голубь находятся под знаком Венеры.

А по поводу чертополоха он говорил:

— Это трава Марса, которая находится под знаком Ареса и излечивает от венерических болезней, так как Арес испытывает неприязнь к покровительствующей этим болезням Венере. Много этого чертополоха я продаю морякам. Они покупают его под предлогом, что у них на корабле чума, но я-то знаю, зачем он им нужен…

При этом он снова вдруг начинал говорить как настоящий ученый. Он знал латинские наименования почти всех трав, которые применял. И среди всякого рода колдовских книг в глубине его старого сундука находился один экземпляр книги знаменитого ученого Эмилиуса Мацеса «Полезные растения» и другая замечательная книга: «Руководство по врачеванию недугов».., настоящий кладезь знаний.

Так прошло два дня. Словно потерпевшие кораблекрушение, они не знали, что их ждет впереди.

Днем на юго-западе была видна искривленная линия берегов. То там, то сям проступали серые пятна. Все это было как бы растворено в нежном сине-розово-белом, как тонкий фарфор, воздухе, нависавшем над бухтой…

Серые пятна свидетельствовали о пожарах, зажженных индейскими факелами.

Горели Фрипорт, Ярмут и все расположенные вокруг них селения. Под угрозой находился Портленд.

Все это было далеко отсюда. Слишком далеко, чтобы можно было рассмотреть толпы обезумевших от ужаса людей, ищущих спасения в водах залива. Паруса появлялись и исчезали. И издали их трудно было отличить от белых крыльев снующих взад-вперед чаек, бакланов и буревестников.

Птиц было столько, что, несмотря на яркий свет июньского солнца, то и дело как бы наступали сумерки, когда небо покрывалось, словно гшантским полотнищем, тысячами крылатых охотников, которых влекли сюда косяки трески, сельди, тунца, макрели, приплывших метать здесь икру. Большой Массачусетский залив был подобен рогу изобилия, широкая часть которого смыкалась с Атлантическим океаном, узкая переходила в богатый рыбой и опасный для мореплавателей Французский залив с его гигантскими прибоями.

Когда наступил третий день их пребывания на косе Макуа, Кантор сказал своей матери:

— Если завтра ни один корабль, ни одна лодка не бросят якорь в этом проклятом месте, я пойду пешком. Я пойду вдоль берега на восток. Буду прятаться от дикарей, если попадутся по пути реки, то переплыву их на лодках, которые найду где-нибудь на берегу, и в конце концов дойду до Голдсборо. Один я буду привлекать меньше внимания, чем если бы мы шли всем табором.

— А ты представляешь себе, сколько дней тебе понадобится, чтобы проделать такую экспедицию?

— Я хожу так же быстро, как и индейцы. Она одобрила его план, хотя ее охватило глубокое беспокойство при мысли, что отпускает его одного. Но с другой стороны, его молодость и выносливость, уже проверенные в трудных условиях их американской жизни, укрепили ее в этом решении.

И вообще, нужно ведь было что-то делать. Нельзя же было оставаться вечно в ожидании весьма проблематичной помощи.

Этим вечером она продолжила свои наблюдения, воспользовавшись ясным небом и хорошей видимостью.

Над устьями рек затихали крики птиц. Густой до этого, как вата, туман начал рассеиваться.

Бухта Каско засыпала, погружаясь в величественное спокойствие.

Море как бы служило золотой оправой для своих островов, которые, в свою очередь, играли роль драгоценных камней — красноватого топаза, голубого лазурита, черного агата. Говорят, что этих островов здесь триста шестьдесят пять — столько, сколько дней в году.

Наступали сумерки. Море приобретало тускло-белый и холодный цвет, а земля и излучины берегов погружались в густую тень. Весь окружающий мир из золотого превращался в темно-бронзовый.

Порывы ветра доносили запахи залива.

Вдруг на востоке, за Харпуэлловской косой, сразу после того, как солнце скрылось за горизонтом, Анжелика увидела корабль.

В последних лучах дневного светила он сверкнул, как будто был сделан из золота. И тотчас же исчез из вида.

— Не было ли у него на носу гигантской берцовой кости? — крикнул старый медик. — Готов биться об заклад, что он опустил паруса, готовясь войти в порт. Я его знаю. Это корабль-призрак, который появляется у Харпуэлла и несет с собой несчастье тому, или той, кто его увидит. А порт, в который он готовится войти, называется Смерть…

— Он не опускал паруса, — ответила Анжелика с раздражением.

Юный Кантор, увидев, что мать в какой-то степени взволновали слова старого колдуна, бросил на нее понимающий и успокаивающий взгляд.