Анжелика и король. Часть 2. Глава 14 - читать онлайн

Этот праздник Анжелика запомнила надолго. На ее долю выпали две романтические прогулки по парковым дорожкам, и огни фейерверка до сих пор блестели в ее глазах. К горькому вкусу беспокойства примешивался привкус этих приятных воспоминаний.

В таком состоянии пребывала Анжелика на следующее утро после ночи, проведенной в Версале. И вот среди этой череды беспорядочных мыслей на первый план выдвинулось милое личико Кантора, которого де Вивонн захотел взять себе в пажи.

«Это дело нужно решить немедленно». Анжелика сразу откинула прочь все пустые мечтания. Она встала с софы, на которой лежала после бессонной ночи.

Проходя по главной зале отеля дю Плесси, она услышала голос Кантора. Анжелика на минуту задержалась перед черными дубовыми дверями. Она никогда еще сюда не заходила, потому что они вели в покои Филиппа. Голосок восьмилетнего мальчугана, воспевавшего любовные подвиги Генриха IV, заставил ее рассмеяться.

Ла-Виолетт открыл на ее стук. Филипп стоял перед зеркалом, примеряя голубую тунику, в которой собирался отправиться в Сен-Жермен, куда позже должна была приехать и Анжелика. Она была приглашена к ужину и на прием к королеве.

Филипп не высказал удивления, увидев жену в своей комнате. Он любезно пригласил ее присесть, пока не закончит туалет, после чего будет целиком к ее услугам.

Она наблюдала, как тщательно он выбирает драгоценности к туалету, и раздумывала, а чего, собственно, она хочет от него? Совета? Но ведь это же смешно! И, нарушив неловкое молчание, она сказала:

— Месье де Вивонн просил меня отдать ему в пажи Кантора.

Филипп слегка вздохнул и снял все кольца с правой руки. Затем снова принялся рыться в открытом ларце, где хранились украшения. И вдруг, будто внезапно вспомнив, что здесь находится Анжелика, произнес скучающим голосом:

— Ах да! Примите мои поздравления! Месье де Вивонн пользуется расположением при дворе, а его сестра… пользуется успехом у короля и поможет ему продлить это расположение на долгий срок.

— Но Вивонн должен возглавить экспедицию в Средиземное море.

— Это еще одно доказательство расположения к нему короля.

— Но мальчик совсем еще мал…

— Какой мальчик? А, Кантор… он, кажется, и сам не прочь поехать с Вивонном. Что тут удивительного — Вивонн будет баловать его.

— Я боюсь, что он насмотрится вещей, которые испортят его.

Филипп хмыкнул. Он протянул к ней руки, растопырив пальцы.

— Что вы скажете о моих кольцах? Они превосходны, а?

— Да, пожалуй. А вот этот камешек на мизинце особенно нежен.

— Вы правы.

Вдруг он снял все кольца и разложил обратно по ларцам. Затем вызвал лакея и приказал ему позвать сюда Кантора. Когда вошел Кантор, Анжелика и Филипп сидели молча, глядя друг на друга. Кантор только что вернулся с урока верховой езды, и только поэтому с ним не было его неизменной гитары.

— Ну, сударь, — шутливо сказал Филипп, — у вас такой вид, будто вы собрались на войну.

Лицо мальчика засветилось.

— Так месье де Вивонн рассказал вам о наших планах? — воскликнул он.

— Я вижу, эти планы вам нравятся? — заметил Филипп.

— О сударь, сражаться с турками! Это же замечательно!

— Полегче, мой мальчик. Турки — это не свечки, о которых вы распеваете в своих прелестных песенках.

— Я хочу поехать с Вивонном вовсе не для того, чтобы петь. Мне хочется путешествовать. Я долго думал об этом и очень хочу отправиться в море.

Анжелика вздрогнула. Она как бы вновь увидела своего брата Жосслена, его горящие глаза и услышала шепот:

«Я еду за море — решено!» Сколько же прошло времени с тех пор, как они расстались?

В глазах Кантора светилась решимость. Он знал, чего хочет. Филипп положил руку на голову Кантора:

— Нам с твоей матерью предстоит решить твою судьбу. Не многим мальчикам в твоем возрасте выпадает доля услышать гром пушек. Ты должен быть храбрым.

— Я храбрый! Я ничего не боюсь!

— Это мы проверим, а потом сообщим тебе о решении. Мальчик поклонился отчиму и вышел, полный чувства собственного достоинства.

Маркиз взял из рук Ла-Виолетта бархатную шляпу и сдунул с нее пылинку.

— Я повидаюсь с месье де Вивонном и выясню его намерения относительно мальчика.

Он поцеловал ей руку.

— Я должен покинуть вас, сударыня. Король зовет меня.

***

После этого разговора Анжелика придирчиво осматривала дом, ибо в отеле дю Плесси должно было собраться высшее парижское общество. Ожидалось прибытие короля.

Она как раз осматривала большую залу, когда вошел Филипп, намеревавшийся взять украшения, которые хранились в одном из многочисленных ящиков бюро.

— Филипп, я очень встревожена. Меня просто угнетает мысль о том, что придется принимать здесь гостей. Я ничего не имею против ваших предков, но, пожалуй, трудно отыскать более старомодный дом, чем ваш.

— Вы недовольны комнатами?

— Нет, они превосходны.

— Их перестройка стоила мне кучу денег. Мне пришлось продать лошадей.

— И это вы сделали для меня?

— Не дразните меня, — сказал Филипп. — Ваше неотразимое очарование уже влечет меня к вам, и я чувствую себя, как кролик перед удавом.

Она рассмеялась и положила голову на плечо Филиппа. Он испытывал неодолимое желание поцеловать ее, но не сделал этого. Он обнял ее за талию, дыхание его стало прерывистым.

— Для вас труднее всего переносить мое безразличное отношение к вам? Не так ли? У меня создалось такое впечатление, что наши встречи вызывали у вас отвращение ко мне, если не ненависть.

Анжелика опять засмеялась. Вдруг она почувствовала, как жадные руки Филиппа потянулись к ее груди. Он выругался, но она снова рассмеялась в ответ. Наклонившись, он впился поцелуем в ее шею.

— Вы прекрасны… самая совершенная женщина, — шептал он. — А я просто грубый солдафон.

— Филипп! — она в изумлении посмотрела на него. — Вы не правы. Злой, жестокий, бесчеловечный — да, но вовсе не грубый. Тут я никогда не соглашусь с вами. К несчастью, вы не дали мне возможности узнать вас хоть немного как любовника, которым вы можете быть.

— Другие женщины осуждали меня за это же. Быть может, я просто дурачил их. Женщинам кажется, что мужчина с внешностью Аполлона способен на сверхъестественное…

Анжелика смеялась все громче. Только что они ссорились, и вот уже пальцы Филиппа ищут застежку ее корсажа.

— Осторожнее, Филипп, ради всего святого. Вы порвете ее, а ее алмазная отделка обошлась мне в двести тысяч экю. Можно подумать, что вам не приходилось раздевать женщин.

— Глупая предосторожность! Ведь все, что нужно, — это просто задрать юбку.

Она прижала палец к его губам.

— Не будьте грубым, Филипп. Вы ничего не понимаете в любви и не знаете, каким бывает наслаждение.

— Так научите меня. Покажите, что делает женщина, когда в любовники ей достается мужчина, прекрасный, как бог!

В его голосе звучала горечь.

Она повисла у него на шее. Ноги ее подкашивались. Он осторожно положил ее прямо на пушистый ворс теплого ковра.

— Филипп… Филипп, — бормотала она, — неужели вы полагаете, что это подходящее место для такого урока?

— А почему бы и нет?

— Прямо на ковре?

— Да, на ковре. Солдатом я был, солдатом и останусь. Если я не могу обладать собственной женой в собственном доме, то на что же я тогда вообще способен?

— А если кто-нибудь войдет?

— Ну и что?! Я хочу вас! Я чувствую, что вы готовы принять меня. Ваши глаза блестят, как звезды, ваши губы влажны…

Он видел, как ее лицо осветилось внезапной радостью.

— Теперь, моя маленькая кузина, мы будем играть в более интересную игру, чем в ранней юности.

Анжелика издала стон, отдаваясь на милость победителя. Она была не в состоянии сопротивляться зову плоти. Напротив, она только приветствовала его.

— Не спешите, любовь моя… — шептала она. — Дайте время прийти в себя!

Он страстно обнял ее и как будто впервые осознал, что перед ним находится женщина. Она медленно закрыла глаза, отдаваясь своей любовной мечте. Неповиновение, которое он так часто видел на ее искривленном рте, куда-то спряталось. Губы ее полуоткрылись, дыхание участилось. Они уже не были врагами. Он нежно изучал ее, и его охватила дрожь открытия, ибо он понял, что оно ведет к еще непознанным тайнам.

Восхищение и надежда ширились в нем по мере того, как чувственность ее возрастала. Приближался миг их перехода в мир наслаждений.

Его мужское достоинство возрастало и укреплялось в нем по мере того, как он шел к цели, которая и не думала уходить от него. Он думал о том, как она унижала его прежде, и что он никогда и никого не ненавидел больше, чем ее. Но теперь он смотрел на нее, и сердце его билось с новой силой. Где же теперь та молодая женщина, что бросила ему когда-то вызов?

Но тут он вдруг почувствовал, что она уходит от него подобно раненому зверю, взывая к его милосердию.

Долгая дрожь пронзила Анжелику, и она поняла, что приближается момент, когда он станет ее властелином.

Каждая секунда этой любовной игры радовала его все больше и больше, подогревая в нем чувство победы, которое он прежде не ощущал. Он победил в сражении с достойным противником и на сей раз получил приз, который ускользал от него раньше. Больше он не будет уступать ей.

Ее тело выгнулось в его объятиях, как тугой лук. Она отдалась ему, и он чувствовал тайный ответ ее плоти, которую сам разбудил и упивался теперь ее великолепием. Он понял, что это то, чего он ждал всю жизнь, — сознание того, что влечение его плоти будет удовлетворено ею.

Она вернула его к жизни страстным стоном:

— Филипп!

Он склонился к ней, спрятав лицо у нее на груди. Реальность возвращалась в суровую меблировку комнаты по мере того, как Анжелика переходила из потустороннего мира любви в действительность. Миг ее отсутствия в реальном мире был краток. Она не смела верить, что пережила восторг и страсть, которые довели ее почти до слез.

— Филипп!

Он поднял голову, на лице у него блуждала загадочная улыбка. Нет, Анжелика не ошиблась — нежность была на его устах. Она провела пальцем по его усам, на которых блестели маленькие капельки пота.

— Мой старший кузен.

И, конечно, произошло то, что и должно было произойти, — вошли неожиданные посетители — Лувуа и его отец, сварливый старец Мишель де Телье. Старик скривился в насмешливой улыбке, Лувуа покраснел. И оба в смущении удалились.

***

А на следующий день Лувуа разнес новость по всему двору:

— Среди бела дня! Со своим собственным мужем!

Как могли поклонники и обожатели прекрасной маркизы вынести такое оскорбление? Муж! Любовь в своем хозяйстве!

А возмущенная до крайности мадам де Шуази повторяла:

— Среди бела дня… среди бела дня…

Эта тема обсуждалась и в присутствии короля.

— Но король совсем не так уж весело смеялся, — говорил Пегилен.

И это было не единственным, что вызывало тайную досаду короля.

— Его задевает все, что связано с вами, — сказала мадам де Совиньи Анжелике. — Ему доставило удовольствие помирить вас с вашим невыносимым мужем, но совсем не обязательно так рьяно доказывать свою верность муженьку.

— Берегитесь Братства Святого Причастия, моя дорогая, — сказала с лукавой усмешкой Атенаис, — они не жалуют такие поступки.

Анжелика защищалась как могла, щеки ее пылали.

— Не понимаю, с чего бы это меня осудило Братство Святого Причастия? Если уж нельзя пользоваться вниманием собственного мужа в собственном доме…

Атенаис хихикнула, закрывшись веером.

— Среди бела дня… на коврике… Это верх распущенности! Такое можно простить только любовникам.

Филипп не обращал ни малейшего внимания на шутки и розыгрыши, надменно расхаживая по залам. Казалось, он не замечал даже холодности короля.

Но странно было другое. Филипп снова стал холоден к Анжелике, а когда во время танцев она заговорила с ним, он ответил ей довольно грубо. И ей показалось, что сладкий миг упоения от любви лишь привиделся ей во сне.

Однажды вечером, когда весь двор смотрел в открытом театре комедию Мольера, она почувствовала приступ ужасной меланхолии. Ей показалось, что она вновь бедная маленькая дикарка, сбежавшая от молодых пажей в дю Плесси-Бельер.

«Я ненавижу их всех!» Она тихонько вышла из дворца и села в экипаж. Потом она не раз будет вспоминать этот случай и никак не сможет понять, что заставило ее покинуть Версаль и отправиться на улицу Фобур Сен-Антуан, в их отель, где возбужденный Ла-Виолетт сообщит ей, что Филипп получил приказ отправиться на фронт. На рассвете он уже отбудет.

Филипп ужинал в одиночестве. Темную столовую освещали лишь два канделябра, стоявшие прямо перед ним на столе. Увидев входящую Анжелику, он грозно нахмурил брови:

— Что вы здесь делаете?

— Разве я не имею права прийти домой, когда захочу?

— Сейчас вы должны находиться в Версале.

— Я чуть с ума не сошла там от скуки и решила ускользнуть от этих невыносимых людей.

— Надеюсь, что вы смогли придумать достаточно вескую причину, чтобы оправдать отъезд? Иначе вы рискуете попасть в немилость короля. Кто сообщил вам о моем отъезде?

— Никто, уверяю вас. Я была очень удивлена, увидев приготовления ваших слуг. И вы хотели уехать, не попрощавшись со мной?

— Король просил меня не объявлять об отъезде и особенно ничего не говорить вам. Он знает, что женщины не умеют хранить секреты.

«Король ревнует!» Анжелика чуть не выкрикнула эти слова. Она села с противоположного конца стола и стянула с рук усыпанные драгоценностями перчатки.

— Как странно, летняя кампания еще не началась, войска на зимних квартирах. Не припомню случая, чтобы король раньше избавлялся от кого-то тем, что посылал на войну. Этот приказ больше похож на наказание.

Филипп посмотрел на нее отсутствующим взглядом, будто перед ним никого не было.

— Король — наш повелитель, — сказал он наконец и решительно поднялся. — Уже поздно, мне пора отдыхать. Позаботьтесь о себе сами в мое отсутствие. Я запрещаю вам прощаться.

Анжелика изумленно посмотрела на него.

— И это все, что вы мне скажете?

Казалось, он не понял смысла вопроса. Подойдя к ней, он наклонился, поцеловал ей руку и вышел.

Оставшись одна в комнате, Анжелика горько расплакалась.

«Я никогда не понимала его».

Он уходит на войну. Увидит ли она его снова? Да, он вернется, но время любви ушло.

В окно светила луна, из сада слышались соловьиные трели. Анжелика вытерла заплаканное лицо. Перед ее мысленным взором снова прошли те недолгие минуты, которые она провела с Филиппом, — он сидел с ней рядом, когда она нянчила маленького Шарля-Анри… они весело болтали и смеялись, глядя на него… тот день, когда они, охваченные страстью, предавались любви…

Она не могла больше сердиться и сдерживаться, быстро накинула сорочку. Босая, она быстро побежала в комнату Филиппа. Она вошла без стука.

Филипп, абсолютно голый, лежал в постели, и сквозь створки тяжелых занавесей ей была видна его мощная грудь, гладкая и бледная, словно высеченная из мрамора. Лицо его было спокойным.

Стоя на цыпочках у его кровати, Анжелика затаила дыхание. Его красота волновала ее до глубины души. Она замечала те мелочи, на которые не обращала внимания раньше, — детская цепочка с распятием на мощной груди гладиатора, родинка, шрамы, полученные на войне и на дуэлях. Она приложила руку к груди, словно стараясь удержать рвущееся сердце.

Он слегка пошевелился. Сбросив сорочку, она скользнула в его кровать и улеглась рядом. Каким теплым было его тело! Прикосновения возбуждали ее. Она легонько поцеловала его в губы, затем осторожно приподняла его голову и положила себе на грудь.

Он опять зашевелился, пробормотав в полудреме:

— Так прекрасна… — Потянулся губами к ее груди, как малый ребенок. Но вдруг широко раскрыл глаза, и в них вспыхнул гнев.

— Вы?! Вы здесь? Что за наглость! Что за…

— Я пришла с вами попрощаться, Филипп, на свой манер.

— Женщина должна ждать, когда муж сочтет нужным приласкать ее, а не возбуждать его своей похотью! Бросьте это!

Он попытался столкнуть ее с кровати, но она уцепилась за его руку, взывая к нему:

— Филипп! Обними меня… Позволь мне остаться сегодня ночью…

— Нет!

Он высвободил руку, но она цеплялась снова. Она видела, что, несмотря на всю силу, он не может сладить с ней.

— Филипп, я люблю вас! Обнимите меня!

— Чего вы хотите?!

— Вы знаете…

— Что за бесстыдство?! Неужели у вас не хватает любовников, которые удовлетворили бы вас?!

— Нет, Филипп, у меня нет любовников, кроме вас. И вы останетесь для меня единственным любовником на долгие-долгие годы.

— Так вот вы какая, маленькая шлюшка?! Сейчас у вас не больше достоинства, чем у суки в период течки!

Он принялся ругать ее отборной бранью, но она ползала вокруг него и принимала оскорбления как проявления нежнейших чувств. Наконец он глубоко вздохнул, схватил ее за волосы и запрокинул ей голову назад. Она улыбнулась, глядя на него, и, казалось, вовсе не испытывала страха. Он поразился этому. Выругавшись еще раз, он притянул ее к себе. Наступило тягостное молчание, ибо Филипп вдруг испытал тайное чувство страха перед импотенцией. Но страстность Анжелики, ее безумная радость, ее искусность в делах любви, когда она становилась рабой страсти, — все это пересилило сомнения Филиппа.

— Уходи, — он грубо оттолкнул ее в то время, как она пыталась накрутить на палец его вьющиеся волосы.

На этот раз она послушалась с такой покорностью, что он не знал, что и делать: то ли ударить ее посильнее, то ли заключить в нежные объятия. Стиснув зубы, он боролся сам с собой. Какая опасная слабость! Чистое сумасшествие! Как он рад, что скоро шум битвы и свист пуль положат конец этому безумству.

***

Вскоре после отъезда маршала дю Плесси де Бельер пришло время отправиться в армию и маленькому Кантору.

Анжелика чувствовала себя предательницей. Она принялась писать бесконечные письма Филиппу, но он не отвечал. Это страшно угнетало ее. Наступит ли время, когда Филипп снова полюбит ее?

Анжелика попыталась заняться сборами Кантора. Но вот уже и Кантору уезжать. Он уселся в экипаж де Вивонна вместе со своим наставником Гаспаром де Роканоном. На Канторе был костюм из зеленого шелка, который очень подходил к цвету его глаз, он был отделан галунами и бантами. Черная бархатная шляпа с белым плюмажем венчала кудрявую голову. Неизменная гитара была с ним, как любимая игрушка у капризного ребенка. Это был прощальный подарок Анжелики.

Инструмент был сделан из лучших сортов дерева, был отделан перламутром и изготовлен лучшими мастерами Парижа.

Барба плакала горькими слезами, а Анжелика старалась не выдавать своих эмоций. Такова жизнь. Дети всегда вырастают и уходят от родителей, и каждый уход ранит материнское сердце.

С возросшим интересом следила теперь Анжелика за событиями на Средиземном море. Турки безуспешно пытались одолеть последние бастионы христианского Средиземноморья. Французский флот был послан туда с секретной миссией.

Анжелика улыбнулась про себя, подумав, что Кантор ее тоже крохотный винтик в этом большом механизме, в этом святом деле. Она представляла его стоящим на палубе корабля, державшим неизменную гитару в руках, ленты которой развевались по ветру под безоблачным небом.

Она старалась быть поласковее с Флоримоном, испугавшись, что ему будет не хватать Кантора или он начнет ревновать к судьбе брата, которому светила удача и слава. Но вскоре она заметила, что хотя Флоримон и был нежным братом, но отъезд Кантора не слишком его расстроил.

Флоримон был очень деятелен. Он и десяти минут не мог просидеть спокойно. На уме у него всегда были тысячи дел: выезд на лошади, натаскивание собак, чистка оружия. Зато он очень не любил уроков латыни аббата де Ледигера. Сколько раз он хвастался своими успехами в фехтовании. Он любил показывать матери только что выученные приемы.

— Смотри, мама, смотри на меня. Я парирую, делаю выпады и колю. Прямо в сердце. Мой противник падает замертво!

Как он был красив! Радость жизни горела в нем, точно пламя. Как быстро возмужало и окрепло детское сердце! А пожалеет ли он ее, если ей случится попасть в беду?

***

Новость о битве при мысе Писсаро пришла в Париж в середине июля, во время последнего праздника, который король давал накануне отъезда в Лоррейн. Флот де Вивонна был атакован у берегов Сицилии турецкими галерами, во главе которых стоял изменник — алжирец по имени Рескатор. Сражение скорее всего напоминало перестрелку. Но два корабля из двадцати все же потонули.

На одном из кораблей находилась вся прислуга месье де Вивонна. Стало известно, что вместе с судном на дно морское пошли три его секретаря, десяток поварят, четверо лакеев, все двадцать мальчиков-хористов, исповедник, оруженосец и вместе с ними маленький паж-гитарист.